Реквием для свидетеля
Шрифт:
— Вскоре после свадьбы. За год до этого погиб ее первый муж. Решение выйти замуж вторично оказалось, видимо, поспешным с ее стороны. Она хотела видеть во мне мужчину, к которому привыкла.
— Почему же вы не развелись в таком случае?
— Она согласилась подождать с разводом, пока я куплю квартиру и пропишусь.
— Так когда вы виделись в последний раз?
— Семнадцатого июня. Кажется, это был понедельник.
— Вы были у нее дома?
— Нет, мы встречались на нейтральной территории.
— Зачем?
Першин ответил не сразу — весть о смерти Алоизии напрочь выбила его из колеи.
— Случайно, —
— Значит, накануне убийства вы с ней не встречались?
— Нет, не встречался.
Первенцев достал из пластмассового футляра авторучку и принялся старательно чистить вискозной салфеткой золотое перо.
— Уверены? — покосился он на Першина.
— Уверен.
— А когда ее убили, Владимир Дмитриевич? — снисходительно улыбнулся Первенцев.
— Мне-то откуда знать?
— А что же вы утверждаете, что не виделись с женой накануне убийства, если не знаете, когда оно произошло?
Першин с трудом понимал, чего хочет от него этот следователь и почему он стал говорить с ним таким тоном, словно допрашиваемый из потерпевших перешел в разряд подозреваемых.
— Я хотел спросить у вас, но вы же сами сказали, что вопросы задаются здесь в одностороннем порядке, — парировал он, но вовсе не потому, что был находчив, а просто так — случайно.
Следователь засмеялся, достал из кейса бланк какого-то постановления.
— О разделе имущества гражданки Градиевской между вами, как я понимаю, речи не было?
Першин посмотрел на него, как на друга, оказавшегося карманным вором.
— Вы правильно понимаете! — снова озлобился на неприкрытое, явно ничем не обоснованное, тенденциозное какое-то подозрение, которым был окрашен вопрос. — Правильно! И не стоит тратить время на подозрение, вы не можете меня ни в чем подозревать, не найдете против меня никаких улик, потому что их нет и быть не может! Если вы думаете, что я убил Градиевскую, чтобы завладеть ее квартирой, то заключите меня под стражу, вызовите сюда этого… как его… адвоката!.. свидетелей, понятых… не знаю, что у вас там еще положено, черт возьми!.. Что вы тут изображаете из себя Порфирия Петровича, все пытаетесь меня в ловушку заманить? Не жил я с нею, с Алоизией… с Луизой то есть, во-об-ще, ясно?! От квартиры отказываюсь! Я там был всего один раз… год назад… могу сейчас отказ написать!.. Я врач, я хирург, я сотни людей спас от смерти, а вы мне… вы меня… Бросьте! Давайте, пишите, спрашивайте, что положено, только не нужно делать из меня… козла отпущения!..
Все время, пока он говорил, Первенцев пытался высечь искру из пьезокристаллической зажигалки, поднеся ее к зажатой в зубах сигарете; щелчки метрономом накладывались на сумбурную речь Першина, навязывая ей ритм. Осознав тщетность усилий, следователь бросил зажигалку в кейс.
— У вас случайно спичек нет? — спросил он как ни в чем не бывало.
— Нет!.. Что?.. А, да, есть, — вынул Першин из заднего кармана брюк свою бензиновую зажигалку. — Мне можно закурить?
— Спасибо. Курите, конечно.
Оба закурили, словно после долгой, изнурительной работы по переноске тяжестей.
— Как хирургу вам бы полагалось быть более уравновешенным, Владимир Дмитриевич. Что вы так нервничаете, в самом деле? Отвечайте на вопросы, больше от вас ничего не требуется. Под стражу вас заключать никто не собирается. Пока. Допрос я провожу в рамках следственных мероприятий в соответствии с УПК. Вы здесь впервые?
— Где?
— В офисе, в кабинете жены?
— Да.
— Что же привело вас через год супружества именно в тот день, когда она была убита? Надеюсь, этот вопрос не покажется вам предвзятым?
— Проезжал мимо, решил навестить. Заодно занять немного денег. Я только что вернулся из отпуска. Поиздержался, — пролепетал Першин.
— Ездили по путевке?
— Дикарем. А что?
— И куда, если не секрет?
— В Сочи. Секреты от вас, кажется, называются «уклонением от дачи показаний»?
Первенцев засмеялся и стал укладывать документы в кейс.
— Один? — спросил следователь как бы ненароком.
— Что «один»?
— В Сочи ездили один?
— Да какое вам дело? — начал было снова возмущаться Першин, но следователь неожиданно переменил тональность:
— Отвечайте на вопрос!
— Да, один! Один!
— И где вы там останавливались?
— Вам что, адрес назвать?
— На всякий случай, — осклабился Первенцев. — Вдруг на морской песочек погреться соберусь, а остановиться негде.
Иезуитская манера вытаскивать информацию то мытьем, то катаньем, бросать допрашиваемого из огня да в полымя, задавать не относящиеся к делу вопросы угнетала, воздвигала между следователем и Першиным барьер, брать который с каждым словом становилось все труднее, заставляла нервничать и все глубже зарываться в собственное вранье. «Попал как кур в ощип, — думал Першин. — Черт меня дернул ехать к этой замужней вдове, сутяге… земля ей пухом!»
— Найдите Морозову Марию Тихоновну на Морской, 12, — ответил он, глядя в пол. — Вы бы записали. Знать что-либо наизусть — все равно что не знать ничего.
— Как вы сказали?
— Это не я сказал, а Монтень. Был такой французский мыслитель.
— А-а… У меня как раз верная и длительная память, которая удваивает жизнь, по мнению Мирабо, — показал ему Первенцев извлеченный из кейса диктофон. — Жил такой граф лет на двести позже Монтеня. А протокольчик мы, конечно, составим. Как полагается по 141-й УПК — с подписью следователя и допрошенного лица, то есть с вашей, Владимир Дмитриевич. На каждой странице. Только не здесь, если не возражаете, а в прокуратуре. А то нас в морге 1-й Градской больницы ждут, где вам будет предъявлено тело вашей законной, так сказать, супруги. А потом мы проведем еще ряд следственных действий.
— Каких еще действий?! — снова почувствовал себя оскорбленным Першин. — Мне на работу нужно, меня больные ждут!
— Тс-с!.. Тише, Владимир Дмитриевич, тише. Вы уже имели возможность убедиться, что ваши эмоциональные всплески на меня не действуют. Зачем кричать, живя в правовом государстве? Ни на какую работу вам не нужно, у вас еще четыре дня отпуска без содержания, не так ли?.. Поехали!
Першин был уверен, что все сейчас, очень скоро утрясется. С Алоизией у него действительно не было ничего общего, кроме штампов в паспортах о браке и прописке; ни отпечатков его пальцев у нее, ни следов ее крови у него, как об этом пишут в криминальных романах, ни оружия или чего-нибудь другого, что свидетельствовало бы не в его пользу, не существовало в природе, какие бы «следственные действия» ни производил этот самонадеянный болван.