Реквием по любви. Грехи отцов
Шрифт:
Зарутский горько усмехнулся:
— Знаешь, временами ты жутко раздражаешь меня своей заносчивостью, но я должен признать, что всегда считал тебя смышленым пареньком!
— У тебя есть доказательства? Хоть что-то, подтверждающее мои догадки?
— Есть. Были. Но… не у меня.
— А у кого?
— У Марины.
— Где они сейчас?
— Понятия не имею!
— Что, даже не искал?
— Зачем?
— Чтобы обелить свое имя, например!
— Мне давно уже нечего обелять. Я увяз в этом дерьме по самую макушку.
Дмитрий никак не отреагировал на его слова.
Ему
— Когда не стало Марины, ты… все равно продолжил защищать Лизу. Продолжил, даже зная наверняка, что не являешься ее отцом. Почему?
— Да плевать мне, кто ее отец! — грубо прогромыхал Макар. — Мне важно лишь… кто ее мать!
Сказать, что ему от услышанного сделалось не по себе – ничего не сказать.
Нервно вскочив на ноги и намеренно игнорируя капитально охреневшие лица окружающих, Борзый несколько раз торопливо втянул спасительный воздух полной грудью. Так глубоко и жадно, что затрещали ребра.
— Макар, — произнес сипло, осторожно подбирая слова, — мы оба понимаем – мне больше нечем давить на тебя. Козырей в рукаве у меня не осталось. Но… так или иначе, мы преследуем одну цель. Я должен защитить ее. Должен!
— Так защити!
— Помоги! Сдай мне крысу!
Зарутский молчал долго. Очень долго.
Однако спустя некоторое время все же заговорил:
— Я расскажу тебе одну историю. Верить или нет – твое право.
— Говори уже! — от нетерпения Борзый чудом не стер зубы в порошок.
— Я знаю, какой компромат Черчилль в свое время нарыл на Гарика, — признался Макар. — Где он его спрятал – хороший вопрос. Но если ты найдешь эту нычку, то сможешь прихлопнуть Пескаря, как букашку! Его свои же растерзают. Потому что человек, живущий последние двадцать с лишним лет под этой личиной… вовсе не Гарик!
У Дмитрия едва глаза из собственных орбит не выскочили от подобного заявления.
— В каком смысле? — уточнил он, пытаясь прокашляться.
— В прямом, — прилетело в ответ.
— Он – кто угодно, только не настоящий Гарик! Об этом мало кому известно, но Черчилль Пескаря знал лично и очень близко. Они по малолетке вместе на одной зоне чалились. Там же Гарик лишился двух пальцев на левой ноге. Стал прихрамывать. Потом их дорожки разошлись на многие годы. За это время Пескарь круто поднялся в Москве. Уважаемым авторитетом стал. Но внезапно попал в автомобильную аварию, обгорел и… вроде как перенес несколько пластических операций. В общем, изменился он до неузнаваемости. И не только внешне. Он не хромает. Все его пальцы на месте. А Кирилла не стало, когда он понял, что к чему. Когда начал рыть под этого самозванца. Но Гарик подсуетился. И ситуацию с женитьбой Черчилля раздули по максимуму, и с общаком. Только вот это все – не причина. Это следствие. Кирюху любили. Ему простили бы женщину.
С общаком сложнее, но все же с братвой договориться можно было бы. Однако, Пескарь преподнес эти новости в таком ключе, что толпа просто озверела. А Черчилль не стал пресмыкаться перед шакалами. Так вот… к чему я это все? У настоящего Гарика родных не было – он детдомовский, как и Кир с Борькой. А вот у того, кто живет под его именем –
Дмитрий уставился на телефон, точно на бомбу замедленного действия.
— Кто? — прохрипел, чувствуя, как внутри все обрывается и стремительно леденеет. А противный липкий пот струится по спине. — Ты… уверен?
— Я ведь сказал тебе: хочешь верь, хочешь нет!
— Ты ведь должен понимать, — густым басом, не выдержав напряжения, вмешался в их диалог Прокурор, — это очень серьезное обвинение! Где доказательства?
Борзый ругнулся в сердцах, опасаясь, что Макар попросту бросит трубку.
Но он лишь замолчал и надрывнее запыхтел в динамик.
— Ну, здравствуй, Боря! — произнес в итоге.
— Здравствуй!
— Ты… все слышал?
— И не только я!
— Что ж. Добавить мне нечего.
— Доказательства, Макар! Доказательства! Балаболить любой может…
— Если тебе нужны доказательства, обыщи дом Соколовского! — раздраженно огрызнулся Зарутский. — Ты сильно удивишься, если сделаешь это. И детишек его осмотри как следует. Он вечно на них прослушку вешает, а они даже не подозревают об этом!
Дмитрий застыл на месте точно пришибленный.
Прислушиваясь к своему озверевшему пульсу, покосился на Сокола.
Боги, на него было страшно смотреть. Он побледнел так, что ни кровинки не осталось на лице. Взгляд пустой. Дикий. Дыхание рваное, сбившееся.
Медленно поднявшись из-за стола, Пашка молча протянул Прокурору свой пистолет. А после принялся остервенело срывать с себя одежду, лихорадочно осматривая каждый миллиметр ткани. И когда нашел какой-то крохотный инородный предмет на внутренней бляшке своего ремня… из его глаз хлынули слезы. От подобного зрелища и Дмитрия скрутило так, что каждый глоток кислорода ощущался концентрированный кислотой. Его будто изнутри что-то разъедало, причиняя зверскую, нестерпимую боль.
Но когда он перевел взгляд чуть левее, все стало еще хуже. В паре метров от беседки камнем застыли Андрей и Вика. Первый был бледен и явно шокирован услышанным. Вторая же… малышку трясло, точно в сильнейшей истерике. Она беззвучно рыдала, сглатывая соленую влагу.
— Паш, — тихонько позвала своего старшего брата, — это правда, Паш? Все, что сказали про нашего отца – правда? Он… неужели он убил… он…
Сокол скользнул по ней потерянным взглядом.
Ничего не ответил. Вместо этого к Прокурору обратился: