Реквием по любви. Грехи отцов
Шрифт:
Все его нутро противилось такому сценарию. Бунтовало. Интуиция нещадно шарашила по натянутым нервам. В сознании отчаянно пульсировало:
«Не отпускай! Не отпускай! Верни!»
Дмитрий даже машинально шагнул вперед да кулаки сжал до онемения пальцев. Но сам же себя и остановил, отмахиваясь от дурных предчувствий:
«Устал я, видимо. Загоняюсь уже! Все нормально. Они в безопасности. Да и кто станет рыпаться сейчас, зная, что вернулся сам Прокурор? Никто. Конченым дебилом нужно быть! Или на всю
Здравое зерно в его рассуждениях присутствовало. Однако напряжение, сковавшее мышцы, не ослабевало. И сердце барабанило в висках все сильнее.
Повинуясь до жути странному порыву, он уже реально собирался окликнуть этих «гулён», дабы вернуть обеих домой. Но не успел. В последний момент к нему подошел Пашка. Ободряюще похлопав его по плечу, он тихо буркнул:
— Все нормально, брат?
Дмитрий встрепенулся, хрустнув позвонками затекшей шеи:
— Да. Пока – да.
— Слушай, что-то не торопится этот наш, — он покосился на собравшихся и закончил фразу более завуалированно: — информатор… с признанием…
— Все будет, Соколик! — холодно усмехнулся Похомов. — У него нет выбора!
В гнетущей тишине из-за стола поднялся Матвей. Игнорируя присутствие старших, подошел к ним. Всем своим видом он демонстрировал раздражение. И нетерпение. Скрестив руки на груди (чем уже взбесил Дмитрия основательно), он «предельно вежливо» уточнил:
— Я хочу знать, почему ты не отпустил меня с ними?
От его дерзости ярость кипятком разлилась по телу. Ошпарила кишки.
Играя желваками на скулах, Борзый прищурился, с вызовом глядя на Матвея.
— На то были причины! — произнес с притворным спокойствием.
— Какие?
— Веские!
Верещагин горько усмехнулся:
— Думаешь, это я? Думаешь, я – крыса?
— Я очень на это надеюсь! — отозвался Дмитрий, практически рыча. — Давно мечтаю всадить тебе пулю в лоб! Так хоть весомый повод появится…
Пашка предусмотрительно вклинился между ними.
— Так, мужики, — попытался их утихомирить, — хорош быковать-то!
Будто не замечая Соколовского, Матвей гневно прохрипел:
— Ты сильно заблуждаешься на мой счет! Да, мы с тобой терпеть друг друга не можем – это неоспоримый факт. Но я никогда бы не…
— Не трать слова! — резко прервал его Похомов. — Если ошибаюсь – извинюсь!
— На хрен мне не упали твои извинения! — устало бросил он, отступая на полшага. — Неспокойно мне! Неспокойно, понимаешь? Я пойду за ними!
— Ты завалишь хлебало и сядешь на место! — велел ему Прокурор тоном, не терпящим возражений. — Никто и шага со двора не сделает, пока я не узнаю имя той паскуды, которая прогнулась под моих кровных врагов! А любой, кто рискнет… с высокой долей вероятности… покойник! Усекли, детишки?
Не желая лишний раз испытывать на прочность терпение
А потом, пусть нехотя, но подчинился и сам Дмитрий.
И вновь повисла тишина. Давящая. Звенящая.
Нервно побарабанив пальцами по столу, он проверил свой телефон.
Если верить уведомлениям, сообщение Зарутскому было доставлено.
Однако реакции никакой не последовало. И это жутко напрягало.
В молчании время тянулось медленно. Но все же на месте оно не стояло.
Прошло около пятнадцати минут, когда Мага вдруг заговорил:
— Может, картишки раскинем? Один хрен, без дела сидим!
Многим его идея пришлась по душе, и мужики начали шпилить в «Свару».
Дмитрий к игре не присоединился. Его мысли были заняты другим.
В голове навязчивым набатом звучали слова Матвея:
«Неспокойно мне! Неспокойно…»
Он впервые слышал от него нечто подобное. Оттого и самому становилось тошно. Едва успокоившееся нутро вновь взбунтовалось. Тяжело вздохнув, Борзый долгим взглядом уставился на Верещагина. Затем на Прокурора.
— Борис Андреевич, — начал, намереваясь отпустить его под свою ответственность, — пусть он…
Завершить фразу ему не удалось – именно в этот момент настойчиво завибрировал его мобильник. Номер звонившего не определился, но Похомов и так прекрасно знал, кто пытается выйти с ним на связь. Однако принимать вызов не торопился. Продемонстрировав телефон Смотрящему, Дмитрий твердо произнес:
— Это мой информатор. Говорить он будет только со мной – с другими не станет. Я могу узнать имя крысы прямо сейчас. Но… что я получу взамен?
Черчесов зловеще прищурился:
— Ты совсем страх потерял, щенок? Шантажировать меня вздумал?
— Ни в коем разе! Просто пытаюсь договориться.
— А разменная монета – моя племяшка, стало быть?
— Тебе племянница. Мне – законная жена.
— Бери трубку, сученыш!
— Дай слово! Дай мне свое чертово слово!
— Хрен с тобой! Мы обсудим… мы все обсудим. А теперь… ответь ему!
Удовлетворенно кивнув, Дмитрий водрузил мобильник на стол, включил громкую связь и, жестом велев всем молчать, холодно рявкнул:
— Да!
— Что за хрень ты мне тут шлешь? — раздался из динамика не менее «приветливый» голос Зарутского. Голос, из-за которого лица присутствующих вытянулись от изумления. Никто не мог поверить, что ему удалось «завербовать» и заставить «говорить» самого Макара.
Тем не менее он говорил. Вернее, продолжал наезжать:
— Прекращай уже этот маскарад! Туфта голимая! Думаешь, я поверю, будто ты причинишь ей реальный вред? Своей собственной жене?
В ту же секунду захотелось разбить телефон к чертовой матери.