Реквием в Брансвик-гарденс
Шрифт:
Шарлотта приготовилась к баталии, воткнув для сохранности спицы в клубок шерсти:
– Если Юнити Беллвуд постоянно приходилось сражаться с такими людьми просто для того, чтобы отыскать себе место, где она могла бы найти применение собственным способностям, не стоит удивляться тому, что с нею время от времени было трудно поладить. Я так же поступала бы на ее месте, если бы меня унижали, оскорбляли и отвергали подобным образом – не по причине незнания или неумения, но просто потому, что я не мужчина!
Она набрала воздуха в грудь, не позволяя супругу вставить даже слово.
– Чего же они боятся? – потребовала молодая женщина ответа, чуть подавшись вперед. – Это не имеет никакого смысла. Будь она лучше их или хуже, глупа она или некомпетентна, какая разница, кто она – женщина или мужчина?! Не одинаков ли результат? Если она лучше, они теряют свое место, и женщина занимает его. Если некомпетентна, то уже она теряет работу, портит ее, и ее выгоняют. Разве не так обошлись бы с нею, будь она мужчиной? – Шарлотта взмахнула рукой. – Ну, разве не так?
Томас против воли улыбнулся этой вспышке праведного негодования, но не потому, что гнев его остыл. Подобное поведение было очень характерно для его жены. По крайней мере, эта черта осталась в ней неизменной со дня их первой встречи десять лет назад. Та же самая порывистость, та же самая отвага, понуждающая ее без размышлений броситься в бой со всякой замеченной несправедливостью… Все угнетенные мира могли немедленно рассчитывать на ее поддержку.
– Да! – вполне искренне согласился он. – И я начинаю испытывать некую симпатию к Юнити Беллвуд, если она позволяла себе время от времени вспыхивать или давала понять, что радуется всякой ошибке Рэмси Парментера. Подобные поступки вполне понятны, тем более, если на самом деле она была умнее его.
Полицейский и в самом деле так думал. Стоя в кабинете Уиткрофта, он буквально ощущал тот непроницаемый барьер, который не позволял Юнити Беллвуд добиться научного авторитета – не благодаря ограничениям ее интеллекта, но всецело вследствие страхов и восприятия других людей. Неудивительно, что ее снедал гнев, заставлявший ее по мере сил бороться с мужчинами, по ее мнению, погрязшими в нестерпимом самодовольстве. Столь же легко можно было понять и гнев Трифены на случившуюся несправедливость и ее уверенность в том, что Юнити просто заткнули рот после брошенного ею вызова.
Посмотрев на Шарлотту, ее муж заметил, что она внимательно глядит на него и, судя по всему, испытывает те же самые чувства.
– Он ведь мог это сделать, правда, – проговорила она утвердительным тоном. – Несправедливость настолько душила Юнити, что, бросая вызов, она отвечала ему единственным возможным для себя методом – идеями, которых он терпеть не мог! А ему не хватало ума на то, чтобы опровергнуть ее убеждения, и они оба понимали это… Так что он наконец вышел из себя и ударил ее. Наверное, он и не хотел сбивать ее с ног. Все произошло за несколько секунд, превратившихся для него в сущий, нереальный кошмар, который он мог только отрицать.
– Да, такое возможно, – негромко согласился Томас.
На следующий день Питт посещал других людей, ка кое-то время поддерживавших знакомство с Рэмси Парментером. После полудня он оказался у мисс Алисы Кэдуоллер. Этой старушке изрядно перевалило за восемьдесят, однако она проявила намного больше соображения и наблюдательности, чем оба его предыдущих собеседника, и уж куда больше гостеприимства, чем доктор Уиткрофт. Алиса пригласила его в свою маленькую гостиную и предложила чаю в роскошном, костяного фарфора сервизе, вручную расписанном колокольчиками. Сандвичи были не длинней пальца, а пирожки толщиной не превышали полутора дюймов.
Устроившись в своем кресле с наброшенной на плечи шалью, хозяйка деликатным движением поднесла свою чашку к губам и посмотрела на гостя круглыми глазами пожилого, видавшего виды дрозда.
– Итак, суперинтендант, – проговорила она с легким кивком, – что вы хотите от меня услышать? Я не боюсь недобрых слов. И всегда сужу людей по тому, что они говорят о других. Вовремя сказанное недоброе слово говорит о человеке куда больше, чем принято считать.
– Действительно, мисс Кэдуоллер, – согласился Томас. – Однако в случае внезапной и насильственной смерти, когда следует осуществить правосудие, избегая ошибок, обычно необходимо говорить те истины, которые в других случаях можно было бы оставить при себе. Мне хотелось, чтобы вы поведали мне свое мнение о Рэмси Парментере. Полагаю, что вы знакомы с ним по меньшей мере двадцать лет.
– Да, так можно сказать, – согласилась пожилая дама. – А можно сказать и что я наблюдала за ним. Это далеко не одно и то же.
– Как вам кажется, вы знаете его? – Питт сделал глоток чая и впился зубами в сандвич, стараясь разделить его на два укуса.
– У него есть публичная физиономия, которую он демонстрирует своим прихожанам, – пояснила его собеседница. – Есть ли у него лицо, так сказать, приватное, мне неизвестно.
– А почему вы считаете, что личная его физиономия может оказаться другой?
Алиса посмотрела на Томаса с полным терпения любопытством:
– Потому что он обращался ко мне как к общественному собранию, даже когда мы с ним оставались вдвоем. Скорее даже, он обращался к Богу… как к тому, на кого хочешь произвести впечатление, не навязываясь, однако, слишком близко, на тот случай, чтобы не забрести на его территорию и не нарушить течение его мыслей или планы.
Суперинтендант с большими усилиями удержался от улыбки. Он в точности понял, что имела в виду эта старая женщина. Полицейский и сам ощутил в Рэмси подобную отстраненность. Однако, учитывая обстоятельства их знакомства и их взаимное положение, на такую реакцию можно было рассчитывать. В случае же мисс Кэдуоллер дело обстояло иначе.
– Полагаю, он оказал большую помощь мистеру Кордэ, когда тот пребывал в расстроенном состоянии несколько лет назад, – заметил Томас, не зная, как она отреагирует на эту мысль.
– Меня это не удивляет, – кивнула старушка. – Мистер Кордэ отзывался о Парментере самым выгодным образом. Его уважение и благодарность идут прямо от чистого сердца. Этот молодой человек искренне верит и, как мне кажется, еще хорошо послужит Господу.
– В самом деле? – вежливо усомнился Питт. Он просто не мог представить себе Доминика Кордэ в качестве священнослужителя. Одно дело – проповедовать с кафедры. Тут требовалось актерское мастерство, к которому, по его мнению, у Доминика имелись определенные способности. И к тому же у него были говорящие глаза, превосходный профиль, обаяние, осанка и великолепный голос. Кроме того, он умел изящно становиться центром внимания. Однако, оказавшись вне центра, этот человек утрачивал свою привлекательность. Тихо и незаметно служить нуждам людей – совсем другое дело.