Реквием в Брансвик-гарденс
Шрифт:
Визит Реджинальда затянулся еще на полчаса, а потом он отбыл, к невероятному облегчению Кордэ. Вита проводила его до двери, и Доминик столкнулся с ней на обратном пути в холле. Она казалась измученной… ее едва ли не лихорадило. Как миссис Парментер нашла в себе силы сохранить самообладание, он не мог и представить. Было невозможно вообразить себе более страшную дилемму, чем та, перед которой оказалась эта дама. Кордэ был беспредельно восхищен ею. Он попытался придумать какой-то способ передать ей это ощущение – так, чтобы не показаться льстивым и не вызвать дальнейших тревог и волнений.
– Ваша отвага великолепна, –
Женщина улыбнулась ему с таким внезапно прихлынувшим удовольствием, на его взгляд, пусть и мгновенным, но абсолютно реальным, словно бы он оделил ее таким малым, но драгоценным даром.
– Благодарю вас… – прошептала она. – Спасибо, Доминик.
Глава 6
– Так ты думаешь, что виноват Рэмси Парментер? – спросила Шарлотта, пододвигая мармелад по столу к завтракавшему Томасу Начинался четвертый день после смерти Юнити Беллвуд. Миссис Питт, конечно, рассказала супругу о своем визите в Брансвик-гарденс, и он не одобрил этот поступок. Ей пришлось пуститься в пространные объяснения, не получившие особенного успеха. Молодая женщина понимала, что не доставила мужу никакой радости – не тем, что вмешалась в дела, к чему он более чем привык, но тем, что так поспешила встретиться с Домиником.
– Не знаю, – ответил суперинтендант на ее вопрос. – Если судить по фактам, это наиболее вероятно. Но судя по тому, что я знаю об этом человеке, такая вероятность минимальна.
– Люди часто поступают вопреки требованиям характера. – Шарлотта взяла тост.
– Это не так, – возразил ее муж. – Бывает только, что люди действуют за рамками известного тебе характера. Если он сделал это, значит, такой поступок где-то был в нем заложен.
– Однако если это не он, то, значит, Мэлори, – заметила миссис Питт. – Но почему? По той же самой причине?
Она изо всех сил пыталась изгнать из своего голоса холодный страх, говоривший, что подозрение может пасть на Доминика. Происшедшая в нем перемена оказалась настолько полной… однако поверит ли в нее муж? Или он всегда будет видеть Кордэ таким, каким тот был во времена Кейтер-стрит… столь же эгоистичным, готовым покориться первому желанию – по его собственному признанию?
– Я сомневаюсь в этом, – ответил Томас. Шарлотта раздражала его своими предположениями, однако он уже достаточно утвердился в собственной версии, чтобы не беспокоиться по этому поводу. – Но он мог быть отцом ребенка, если ты хочешь это сказать.
Внутренний холод овладел женщиной. Она попыталась припомнить лицо Доминика, каким он был в экипаже, во время их поездки к галантерейщику. Он явно был чем-то обеспокоен и скрывал это… нечто, имеющее отношение к Юнити.
– Так, значит, это был Мэлори, – проговорила миссис Питт, без просьбы подливая мужу чай. – Там, в Брансвик-гарденс, я много говорила с Домиником. Мне представилась возможность пообщаться с ним с глазу на глаз, пока мы ехали в экипаже. Он и в самом деле полностью переменился, Томас. Он забыл весь свой прежний эгоизм. И верит в то дело, которым сейчас занят. Оно стало его призванием. Когда он говорит о нем, лицо его начинает светиться…
– В самом деле? – сухо промолвил
– Тебе нужно самому поговорить с ним, – предложила его жена. – Ты увидишь, насколько он изменился. Ну, как будто в нем вдруг развилось все лучшее из того, что присутствовало в его характере. Я не знаю, что именно с ним произошло, после чего он впал в великое отчаяние, но Рэмси Парментер нашел его, помог ему и через боль привел к большему благу.
Питт положил нож:
– Шарлотта, ты целое утро твердишь мне о том, как преобразился Доминик. Кто-то в Садах убил Юнити Беллвуд, и я буду вести расследование до тех пор, пока не узнаю, кто именно сделал это и кто не виновен. И Доминика, как и всех остальных, нельзя загодя исключить из числа подозреваемых.
Услышав едкую нотку в голосе мужа, молодая женщина тем не менее продолжила спор:
– Но, дорогой, неужели ты на самом деле допускаешь, что Доминик мог совершить убийство? Мы же знаем его, Томас! Он – наш родственник. – Она совсем забыла про свой быстро остывавший чай. – Конечно, в прошлом он мог натворить глупостей, и мы знаем, что он и в самом деле натворил их, однако убийство – совсем другое дело. Доминик не мог совершить его! Он страшно боится за Рэмси Парментера. Весь его ум поглощен идеей неоплатного долга перед ним и тем, как он может помочь Рэмси теперь, когда тот так нуждается в помощи.
– Из твоих соображений ничуть не следует, что он не мог находиться в более тесном знакомстве с Юнити, чем готов признать. – ответил Питт. – Как и того, что она могла находить его чрезвычайно привлекательным и навязываться ему, быть может, в большей степени, чем ему хотелось бы… соблазнить его, а после шантажировать. – Допив чай, суперинтендант поставил чашку на стол. – Принятый сан запрещает человеку следовать своим природным страстям, но не мешает ему испытывать их. Ты по-прежнему идеализируешь Доминика, как делала это на Кейтер-стрит. Он – реальный человек, испытывающий те же вполне реальные слабости, как и все мы! – Он встал из-за стола, оставив на тарелке маленький огрызок недоеденного тоста. – Сегодня я намереваюсь поподробнее разузнать о Мэлори.
– Томас! – окликнула Шарлотта мужа, однако тот уже исчез.
Она добилась именно того, чего хотела бы в последнюю очередь. Вместо того чтобы помочь Доминику, его свояченица всего только рассердила ведущего следствие полицейского. Ну конечно, она и так понимает, что Доминик – такой же человек, как и все остальные, и подвержен всем присущим человеку порокам. Чего, собственно, она и опасалась.
Шарлотта поднялась и начала убирать со стола.
Появилась озадаченная горничная Грейси Фиппс в накрахмаленном до хруста чистом фартуке. Она оставалась такой миниатюрной, что всю ее одежду приходилось ушивать, разве что чуть пополнела, и ее едва можно было отличить от того подростка, которого Питты взяли в услужение семь лет назад. Тогда ей было тринадцать лет, и она искала место в доме – любое место. Теперь девушка чрезвычайно гордилась тем, что работает на полисмена, причем важного, занимающегося всякими значительными делами. Она никогда не позволяла мальчишке мясника или рыботорговца вольничать с собой, резко отшивая их, если те слишком наглели, и умела отдать распоряжение женщине, приходившей дважды в неделю и занимавшейся тяжелыми работами: мытьем полов и стиркой.