Реквием в Брансвик-гарденс
Шрифт:
– Не знаю, – искренним тоном проговорил Питт. – Я понимаю эту ситуацию не лучше, чем вы. Эти поступки не соответствуют человеку, которого я видел и с которым разговаривал. Выходит, что разум его поделился напополам и в нем уместились две разных личности.
– Но вы согласны с тем, что именно он толкнул Юнити, желая убить ее, или нет? То есть доказывает ли ситуация его вину?
Суперинтендант посмотрел на шефа. По лицу Корнуоллиса сложно было понять, ищет ли он одобрения, дающего право выбросить дело из головы, или же задает прямой вопрос, ответ на который может быть лишь негативным.
– Вы не ответили, – напомнил ему помощник комиссара.
– Потому что не испытываю уверенности, – откликнулся Питт. – Такой вывод не кажется мне справедливым, потому что я не понимаю мотивов. Однако приходится предположить, что это действительно так.
Плечи Корнуоллиса поникли:
– Благодарю вас за своевременное известие. Завтра же утром первым делом съезжу к епископу и сообщу ему.
В молодые годы Реджинальд Андерхилл поднимался с постели рано и исполнял свои обязанности с рвением, соответствующим его внушительным амбициям. Теперь же, когда карьера вынесла его на самый верх, он полагал, что может задержаться в постели подольше, приказать подать чаю и, может быть, даже свежую газету. Посему епископ не испытал никакого удовольствия, когда в восемь утра к нему явился собственный камердинер и сообщил, что внизу его ожидает мистер Корнуоллис.
– Что… в такую рань? – полным раздражения голосом проворчал Реджинальд.
– Да, сэр, увы, сэр.
Камердинер прекрасно понимал, насколько неуместно подобное явление. Епископ еще не умылся, не побрился и не оделся, а делать все это в спешке он терпеть не мог. Худшая ситуация могла возникнуть в одном только случае – если бы его застали в неаккуратном и неопрятном виде, лишенном всякого внутреннего достоинства. Трудно ставить людей на место, будучи в ночной рубашке и с серой щетиной на щеках и подбородке.
– Чего ему нужно от меня, скажи на милость? – возмутился Андерхилл. – Неужели он не мог бы прийти в более удобное время?
– Следует ли мне предложить ему вернуться попозже, милорд?
Епископ скользнул поглубже в недра теплой постели:
– Да. Сделайте это. Он не говорил, что ему нужно?
– Да, сэр, что-то по делу преподобного Парментера. Кажется, оно обрело самый драматический оборот. Он полагает, что вам следует немедленно узнать новости. – По лицу слуги пробежала тень улыбки. – Прежде чем он предпримет какие-либо действия, которые вы можете счесть неразумными.
Скрипнув зубами, Реджинальд проглотил словцо, которое слугам не подобало слышать в его устах. Откинув одеяло, он выбрался из постели в чрезвычайно скверном расположении духа, которое теперь дополнял страх.
Айседора вставала рано. Часы, проведенные ею в одиночестве до подъема мужа, часто составляли для нее самое счастливое время дня. Год понемногу набирал силу, и рассвет с каждым днем приходил все раньше. А это утро выдалось особенно ясным. Столбы ясного солнечного света чертили свой узор на полу гостиной. Хозяйке дома нравилось завтракать в одиночестве, в состоянии полного мира и покоя.
Когда служанка
– Спросите капитана, не присоединится ли он ко мне, – проговорила она поспешно и с меньшим достоинством, чем собиралась. – То есть спросите, не угодно ли ему выпить чашечку чая.
– Да, мэм, – послушно проговорила служанка и через несколько мгновений провела гостя в столовую. Айседора немедленно заметила печаль на его лице. Не просто горькое осознание трагедии, а сложную смесь нерешительности и смущения.
– Доброе утро, мистер Корнуоллис. Боюсь, что епископ еще не спускался вниз, – без всякой необходимости проговорила она. – Прошу вас присоединиться к моему завтраку, если вы не против. Не хотите ли чаю?
– Доброе утро, миссис Андерхилл. Благодарю вас, – принял Джон приглашение, обойдя кресло во главе стола и опускаясь напротив нее.
Хозяйка налила ему чаю из большого серебряного чайника и предложила молоко и сахар.
– Не хотите ли тост? – добавила она затем. – Вот мед, мармелад и абрикосовый джем.
Гость снова согласился, аккуратно взяв тост из горки и намазав его маслом и джемом.
– Простите за столь раннее вторжение, – извинился он спустя некоторое время. – Быть может, мне действительно не стоило так торопиться. Но я не хочу, чтобы епископ узнал эту новость от кого-то другого. Это было бы крайне неудачно.
Корнуоллис посмотрел в лицо миссис Андерхилл – чрезвычайно чистым и прямым взглядом карих глаз. Она могла бы допустить в них любое чувство – но только не уклончивость или обман. Однако она думает совсем не о том, внезапно пришло женщине в голову. После того как закончится расследование дела бедного Парментера, она никогда больше не увидит помощника комиссара. И вдруг Айседора почувствовала невероятное одиночество, как будто бы зашло солнце – на самом деле заливавшее ярким светом весь стол. Теперь свет сделался жестким, далеким, сулящим пустоту…
Она посмотрела на свою тарелку. Желание доесть тост, только что казавшийся таким восхитительным, куда-то исчезло.
– Полагаю, что произошло важное событие, – проговорила хозяйка, со стыдом одолевая внезапно возникшую хрипотцу.
– Боюсь, что вы правы, – ответил ее собеседник. – Я… мне очень неудобно вторгаться в ваш дом подобным образом, еще до того, как вы начали свой день. Это было неловко с моей стороны…
Корнуоллис смутился. Айседора угадывала застенчивость в его словах, едва ли не ощущала ее… Она заставила себя улыбнуться гостю:
– Вовсе нет. Если вы пришли к нам с новостями, этот час ничуть не хуже всех остальных. Во всяком случае, у нас есть время подумать и принять необходимые решения. Можете ли вы рассказать мне, что случилось?
Напряжение оставило Джона, хотя он вдруг усомнился в том, что его привела в этот дом только вчерашняя трагедия. Сделав глоток чая, помощник комиссара ровным взглядом посмотрел женщине в глаза и аккуратно пересказал свою новость.
Айседора пришла в ужас:
– O боже! Он получил серьезную рану?