Реквием

Шевченко Лариса Яковлевна

«Могу я позволить себе маленькую слабость? Да! Хочу заметить, ваше мнение о моих способностях и характере только в какой-то степени справедливо. Вы правы в целом, по сути, а с частностями у вас дела обстоят не так хорошо. Ваша прочувствованная речь ласкает слух, но не имею я привычки ловиться на комплименты, хотя похвала, конечно, окрыляет. Иногда даже принимаю её с тайным удовлетворением, когда считаю заслуженной. Но я по другой причине выручаю. О своих людях думаю. Им нужны мои гарантии стабильности в их жизни. К тому же я на самом деле не желаю терять в ваших глазах репутацию незаменимой – это бальзам на мою усталую голову. В глубине души я ругаю себя за подобную слабость,

но кто из нас без слабостей? Похоже, и на этот раз природная доброта вовлекает меня в работу, от которой любой другой с величайшей охотой убежал бы куда подальше…

Для меня мелкое мстительное наслаждение видеть, как шеф тужится, «надрывается»? Нет. Тогда что? Многолетняя обида за прошлые притеснения и принижения толкает? Дурно, очень дурно. Не пристало мне… Шеф, наверное, заволновался: «Не пересолил ли? Не будет ли бестактностью с его стороны по отношению к другим так откровенно её расхваливать?» Но в зале все умные и всё прекрасно понимают.

Говорите, говорите! Люблю слушать, да не верю. Двух зайцев хотите поймать: всучить чужой проект, да ещё и задёшево. Запудриваете всем мозги. Вид делаете, будто только во мне видите счастливое разрешение всех проблем и конец своим моральным терзаниям. Такое у нас в порядке вещей», – иронизирует Елена Георгиевна. Но только про себя.

Есть в ней некое внутреннее чувство осторожной тактичной справедливости, неизменно сдерживающее и оберегающее её от неосмотрительных поступков.

А вслух она сказала:

– Ваши слова прозвучали убедительно. Отставлю в стороне все дипломатические ухищрения и скажу прямо: это не совсем то, что я хотела бы получить. Ну, да ладно, и это задание как-нибудь переживу. И не подумаю артачиться. Нарушу ради вас свои планы. И личное время ужму. Осилю. Похоже, отпуск тоже обернётся для меня работой.

«Ох и загадала я некоторым тут загадку: под давлением каких таких причин я растаяла и дала согласие на то, против чего – по их мнению – восстает здравый смысл. Сама поражаюсь своему великодушию».

– Я вот думаю: «Ну кто же у нас на Руси современный герой?» Вопрос в точку? Вот где раздолье для фантазии! Так вот… оказывается, женщина! Только ведь лошадь не может быть героем. Героем должен быть лев. Иван Петрович, может, ещё веревку намылите? – воскликнула она с неожиданной страстью, какой давно не замечали в ней коллеги.

Некоторые, наверное, подумали, что впервые в жизни она взбунтовалась, подстрекаемая теми, не поддающимися определению чувствами, которые иногда толкают нас делать глупости. А может, просто недоуменно пожали плечами.

Иван Петрович на мгновение досадливо и осуждающе глянул на Елену Георгиевну, но тут же раскаялся, посмотрел вопрошающе и просительно, растерянно потер лоб.

«Я, конечно, прочно захватила инициативу в разговоре, но стыдно терять над собой контроль. Дурака сваляла, не сдержалась, искренне сожалею», – чувствуя себя виноватой, подумала Елена Георгиевна. И продолжила речь с меньшим пафосом, взвешивая каждое слово:

– Иван Петрович, не усложняйте себе жизнь, хватит слов. Не совсем приятно служить объектом неумеренно ярких фраз. В краску вогнали похвалами. Их благородная изысканность не идет ни в какое сравнение с реальностью. Можно подумать, в вас завышенное чувство справедливости пробудилось. Ох уж это беспощадное и такое желанное чувство справедливости!

Инна вдруг прервала Елену Георгиевну, застрочив как из пулемета:

– Диву даюсь: как зарплату повышать, так сразу – вы женщины, у вас больничные, дети. А у вас, у мужчин, их нет? (Не ляпнуть бы лишнего, чтобы потом не пришлось раскаиваться, – притормозил Инну

её внутренний контролер.) И об отпуске в удобное нам время не заикайся – работа должна быть на первом месте. Факты говорят сами за себя.

Этими словами она сглаживала переизбыток внимания к Елене Георгиевне, дабы не вызывать зависти и сплетен. И шеф прекрасно понял это её маневр.

Елена Георгиевна жестом остановила Инну и сама продолжила в том же духе, только спокойно.

– Я, например, хоть раз подвела вас, хоть раз сорвала сдачу отчета? Нет! Помнится, вы многое обещали, навязывая мне группу. Поймала вас на слове? Поймала. Обещали. Освежила память? Как пахать, так я, конечно, лучше мужчин. Какой грандиозный ход! Всё учли, всё предусмотрели. Что греха таить, не хочется мне ночи и выходные проводить за чужим ТЗ, но не могу я бросить коллег на произвол судьбы. На самом деле боюсь, что одолеет угрызение совести. Моё чувство долга как болезнь.

Елена Георгиевна сделала паузу, и улучив момент, когда шум в зале поутих, продолжила:

– Пожалуй, это тот случай, когда я не сумею отказать вам. Давайте поскорее покончим с этим неприятным делом. Думаете, мне не остается ничего другого, как согласиться? У меня нет выбора? Напрасно. Если уж на то пошло, скажу больше: в данной ситуации почту за честь выручить отдел. Вы удовлетворены? Кого из компьютерщиков в помощь дадите? Ведь вторая часть проекта, насколько я знаю, – монополия программистов-расчётчиков. Мне желательно получить того, с кем я работаю в резонансе. Я подразумеваю возможность соединить усилия двух многопрофильных инженеров. Я достаточно чётко и недвусмысленно выразила свою просьбу? Буду вам бесконечно признательна, если пойдете мне навстречу. К тому же это будет очень мило с вашей стороны, – с улыбкой сделала реверанс в сторону шефа Елена Георгиевна.

Иван Петрович, видно, не рассчитывал на столь внезапную уступку со стороны долго пассивно сидевшей Елены Георгиевны. Он пристально посмотрел на неё, словно прикидывая, не шутит ли она (Всё возможно!). И в её удивлённых, едва ли не осуждающих глазах, прочёл: «Не повинуясь внезапному порыву, принимала решение. Оно обдуманное, логически обоснованное». Результаты наблюдения, очевидно, вполне удовлетворили шефа. Потом он многозначительно посмотрел на заместителя: желаемый эффект достигнут, тылы обеспечены! Тот ответил ему быстрым взглядом. На его лице промелькнула удовлетворённость. «Quod erat demonstrandum» (Что и следовало доказать), – шёпотом, но достаточно громко сказал он, довольный тем, что с шиком ввернул латинское выражение и одновременно не упустил момента чётко дать понять Ивану Петровичу, кто призван играть в их отношениях главную роль, а кто приноравливаться. «Tertium non datur» (Третьего не дано), – не уступил ему шеф.

– Кто «против», товарищи? Кто скажет что-нибудь по ведению собрания? – обратился Иван Петрович к аудитории.

В ответ молчание и теплый ветерок одобрения над залом. Прошло поименное голосование, произвели формальный подсчет голосов.

От внимания Елены Георгиевны не укрылось, что в глазах шефа появилось довольное выражение. Она ясно услышала его вздох облегчения. Отлегло у него от сердца, обрел наконец утраченное спокойствие. Рад, что на этот раз всё прошло гладко. Мирно закончилось, никого «за жабры» не пришлось брать. Проект Ивонова пристроен, а что не совсем по обоюдному согласию, а больше по единоличной совести – это не главное. Он даже соизволил улыбнуться, понимая, что на него смотрят все собравшиеся. Почувствовав прилив великодушия, он поспешил закрепить свой, как он, видимо, считал, грандиозный успех, пространными объяснениями в любви и обожании.