Реквием
Шрифт:
– Сознаю свою некоторую бесцеремонность и понимаю ваш скепсис, но не погрешу против правды, если скажу, что вы глубоко заблуждаетесь, коллега. Мы очень ценим вас, – с чувством произнес Иван Петрович. – Хотелось бы, чтобы наши деловые отношения никогда не двигались в сторону точки невозврата, – закончил он фразу, теперь уж суетясь и потирая руки.
«Это лишнее. Цените? Как собака палку. Весьма признательна. И поддакиваете, и по шёрстке гладите, когда это необходимо, когда прижмет. Я близка к истине и на этом настаиваю», – усмехнулась про себя Елена Георгиевна, хотя понимала, что если бы и высказалась вслух, то
А ещё она подумала: «Без зама много проще жилось. Напрямую всё говорили, без ухищрений... Шеф хвалит меня, я всего лишь упертый исполнитель – правда, неплохой, – рабочая лошадь. Вот и пашу… В девяноста процентах случаев бываю права, но всё равно иду на компромисс. Последнее время теряю упругость характера. Каждая, даже мелкая неудача, не отскакивает от сердца, а налипает. Всё сильнее и больнее задевает то, мимо чего ещё недавно спокойно проходила. С возрастом чувства не притупляются, а обостряются. А может, это нервы? Устаю оборону держать?
Далеко не все в группе одобрят моё решение. Инна, наверное, спросит: «В этом заключается твое умение не наживать врагов? Трудный способ...» Предложи лучший. Надо называть вещи своими именами: былой уверенности не вернуть, остыл здоровый бунтарский дух молодости, энтузиазма поубавилось. Иногда даже кажется, что вся современная жизнь – ложь, игра. Сама от себя не прихожу в восторг. Сдаю позиции. Не пытаясь бороться, не предаю ли я в себе человеческое начало? Никогда не задавалась этим вопросом, не теоретизировала на эту тему. Да, искренний разговор я могу вести только сама с собой. Не то, что раньше. Как шеф говорил? «При тебе стыдно врать, подличать, давить на слабых сотрудников. Невозможно в глаза твои смотреть, если совесть не чиста. Всю душу переворачиваешь, даже когда молчишь».
За окном неожиданно раздалась раскатистая мелодия баяна. Рявкнули басы и кто-то запел радостно и беззаботно. Елена Георгиевна вздрогнула, но отвлечься от темы не смогла и снова вернулась к прерванной мысли: «Вырвал шеф у меня обещание. Понимал, что меня легче уговорить при свидетелях, здесь труднее отказать, чем в личной беседе в его кабинете. Там и покричать можно. Придётся перекроить свои планы… У каждого своя стезя. Требуется большое мужество, чтобы в такое трудное время оставаться самой собой и ничем не жертвовать… Трудное? Не бывает легких времён. Сколько ещё смогу вот так приспосабливаться? Приходится выживать, сохранять себя и свою группу на обочине до лучших времен. А, наплевать», – сказала она сама себе устало и успокоилась.
Шум за окном и в зале загас. Елена Георгиевна встряхнулась и тихо обратилась к шефу с легкой, чуть грустной усмешкой:
– А в спокойные дни вы меня на расстоянии держите. Не избалована я вниманием. (Не стоит выставлять на показ такой аргумент, как деньги, – мгновенно остерегла Елену Георгиевну её интуиция.) Боитесь приближать, не хотите признавать умственное равенство женщин с мужчинами?
Врождённая взыскательность и уравновешенность спасали её от срывов в вульгарность. Она умела вовремя остановиться. И этот вопрос она задала самым небрежным образом, какой только можно себе вообразить, не ожидая и даже не подразумевая серьёзного ответа.
Шеф и этот выпад снес мужественно.
– У меня от разговора с вами, Елена Георгиевна, предынфарктное состояние, –
– Несколько шершавый получился у вас диалог, – как бы для себя громким шёпотом высказалась Инна.
– Ох уж это пресловутое равенство мужчин и женщин! У вас только память долгая, а ум… – неожиданно выкрикнул кто-то из мужчин за спиной Инны. – Ха, женский вопрос! Эта вечная, бесконечная тема постоянно висит в воздухе и время от времени кто-либо её подхватывает и озвучивает, используя в личных целях, как рычаг, как метод давления.
Елена Георгиевна разглядела Лисова из группы Дудкина и подумала брезгливо: «Наверное, о таких вот экземплярах баснописец Крылов когда-то сказал: «Ай, моська…» Это я-то использую? Глупец! В одной фразе весь свой характер высветил, и добавить нечего. А когда-то, наверное, причислял себя к физикам-романтикам. Сколько таких «умников» мне доводилось видеть и слышать? Человек с погасшим взором, с глубоким неуважением к себе и другим просыпается только для того, чтобы под шумок шпильку бросить, мелко подгадить. Горел ли он когда? Какой аспект бессознательного управляет его поведением? Да и чем там управлять?..»
Елена Георгиевна благоразумно подавила в себе излишне критический настрой.
Иван Петрович, с присущим ему тактом, «не услышал» глупого замечания Лисова.
– Итак, резюмирую: на этом поставим точку. Полученное взвешенное решение является результатом консенсуса всего коллектива, – провозгласил он. (Ну не может обойтись без общих фраз, въевшихся с советских времен!)
Естественно, все молчаливо согласились.
А шеф тут же подошел к Елене Георгиевне и тихо уточнил, близко наклонившись к лицу, как бы ища в её глазах одобрение своему поведению. В его голосе проскользнула напряженная нотка, будто он боялся заподозрить неладное, хотя вопросы задавал непринужденным тоном:
– Договорились? Проблем не будет? (Он всё ещё сомневается!) Позже обсудим наши возможности. Работы там непочатый край, но обещаю всестороннюю поддержку. (Было бы обещано!) Сразу после собрания мы с вами займемся раскладкой ТЗ. Конечно, некоторые моменты могут показаться вам не самыми приятными, но что поделаешь, такова производственная необходимость. Кое-что я для вас постараюсь зарезервировать.
Рад, что подтвердили справедливость моих слов. Не разочаровали. Спасибо, – ещё тише добавил он и посмотрел на неё так, как умел смотреть только он – с благодарностью.
Елене Георгиевне был приятен этот мягкий, искренний, одобрительный взгляд. Таким он удостаивал только её одну. Они понимали друг друга. С годами между ними как бы установилась двухсторонняя связь, наладился духовный и деловой контакт. У них было что-то вроде негласного уговора о взаимопомощи. Ещё бы, столько лет отработали вместе, столько оттрубили! Что-то таинственно-родственное, созвучное возникло в их душах. Конечно, она не во всем с ним соглашалась, не следовала слепо задумкам шефа. Но они умели обходить эти области «взаимонепонимания» молчанием. Многие неприятные события в институте сумела преодолеть их дружба… Вот и сейчас он дал ей выговориться, дал почувствовать меру своего расположения. И, говоря математическими терминами, ей это было необходимо и достаточно.