Реквием
Шрифт:
Высокомерный, тщеславный, преуспевающий. Любит, чтобы всё у него было только лучшее. Безупречный, непогрешимый, великолепный в своей неоспоримости. Не подступишься. Не доводилось мне раньше видеть такой экземпляр. Когда требуется, блистательно владеет словом, но духовные муки не касаются его сердца. Он не из тех, кому доставляет удовольствие говорить людям от души добрые слова. Фразы может употреблять ласковые, но они не бальзам. В основном язвит. Легко обходится без чужого сочувствия и сам не грешит этим. А может, скрывает, маскирует свои чувства?.. Насколько мало думает о других, настолько много о себе. Терзания – не его ментальность. По части цинизма не мне с ним тягаться.
Для него всегда важны определённые и ясные
Как он говорит? «Историю пишут победители. Проигравшие – обречёны на забвение». Какой гонор! Не осталось для меня незамеченным и то, что в случае неожиданной опасности он на самом деле не спасует, следует ожидать от него деятельной решимости. И при всем при том хитер и осторожен, как волк. Хорошо знает, как отвести от себя обвинение, всегда сумеет вовремя сместить глаза и мысли проверяющих со своих проблем на чужие и, если потребуется, быстро замять любое скверное дело. Все ходы и выходы знает. Умеет жонглировать законами.
При неблагоприятных условиях скроется туда, куда не подступиться, не подобраться. Следы заметёт или на другого человека вину свалит. Ловко вывернется или даже обернёт дело против нападающего. Уже бывало такое. Добивается своего, пуская в ход связи, дергая за нужные ниточки, взывая к поддержке высокопоставленных друзей, требуя помощи от тех, кто вынужден подчиняться. И при этом умеет соблюдать внешние приличия. Эта линия поведения вовсе не нова, её применяют не одно столетие. Она в ходу у чиновников.
Думаю, зам досконально знаком с механизмом управления поведением людей прежде всего потому, что хорошо знает себя. Ему прекрасно известно многообразие чувств, обуревающих человеческое сердце в зависимости от того, что предлагает или отнимает жизнь. Любопытный тип. Может, он умеет предвидеть причудливые изменения, свойственные ветру истории?.. Не слишком ли высоко я его подбросила?
Он привык наносить удары ещё до того, как жертва успеет почувствовать опасность. Никому спуску не дает, ничего не оставляет на волю случая. Хищник. Тот ещё субчик! На его совести, с моей точки зрения, уже много чего... нехорошего. Заметен в нём и угнетающий избыток здравого смысла: его система уверенной самозащиты.
Пока работа приносит хорошие деньги, он будет ею заниматься и не выпустит вожжи из своих рук. Как тигр, почуявший запах крови, будет бросаться на добычу, ничем не гнушаясь. Гребет под себя всё, до чего дотягивается. Если у него появляется шанс – никогда не упускает. Свои шкурные интересы блюдёт зорко. Своя рука – владыка. Что хочу, то и ворочу. Я ошибаюсь?
Почему играет вторую скрипку? Ведь он не признает соперничества. Ему это выгодно, умеет в тени оставаться до нужного часа, а как только представится благоприятная возможность – воспользуется? А может, руководство института держит его на вторых ролях? Вывод не напрашивается сам собой. Какие ещё трактовки и оценки я могу предложить? Разве возможны другие варианты? Главным у нас числится шеф. Но ни для кого не секрет, что право решающего голоса принадлежит заму. И это несмотря на то, что прошло не так уж много времени с его появления в стенах нашего НИИ. А может, он захочет выдернуть кресло и из-под директора? Что-то я стала думать, как мужчины. С кем поведешься…
Зам не загоняет себя, бережно к себе относится. Может, он и прав в какой-то мере, в смысле здоровья… Поклонник новшеств. Подвергает переделке не только процесс, но и людей. Ловкий полемист. Если потребуется, ошельмует кого угодно (говорят, у него большой опыт в этих делах), уничтожит, камня на камне не оставит. Кому
Может точно и убедительно обосновать любую (?) точку зрения или доказать, что проблемы не существует. Ему, используя внешне вроде бы разумные аргументы, удаётся убедить человека сделать то, чего вначале тому никак не хотелось. Его любимая фраза: «Я слишком умен, чтобы быть слишком добрым и честным». Ох, не люблю я тех, кто считает всех глупее себя.
Никому не спускает ни малейшего промаха. Он не склонен оставлять безнаказанным даже самые скромные посягательства на своё реноме, на свою территорию, ничего не делает просто так, из душевного повеления. Как-то – ещё в самом начале нашего общения – я поймала его очень заинтересованный взгляд и услышала похвалу, произнесённую с видом благосклонного достоинства. Какими словами он выражал своё расположение! И это при комиссии! Ну, думаю, медведь в лесу сдох или тысячелетний дуб повалился. Что он этим хочет сказать?
Была бы мужчиной, сразу приняла бы его слова на свой счет как объяснение в любви. Это первое, что приходит им в голову, когда видят к себе расположение несколько большее, чем положено иметь на работе между сотрудниками. Слишком верят в своё неотразимое обаяние. Видно, у многих из них и на работе голова не тем занята.
Но тут же сообразила, что раз зам так любезен, значит, ему что-то от меня надо. «В ответ он ждет от меня шикарных комплиментов в свой адрес! – наконец догадалась я. – Затем, видно, и хвалил». Но я долго перебарывала себя, считая его пока недостойным, упустила время, и ничего не ответила. Какой прокол! Какая осечка! Здравый смысл, конечно, склонял в сторону необходимости произнести ему хвалу, но так не хотелось! И момент был упущен.
Нетрудно догадаться, что он не был в восторге от моего промаха. Думаю, он никогда не забудет этой минуты своего мнимого унижения. Не люблю льстивое, неискреннее подыгрывание, хотя понимаю, что не обойтись без него, когда дело касается общения с клиентом. Это как бы часть этикета.
Долго заместитель не мог простить мне оплошности. Никак не хотел примириться. Ведь был затронут и принижен его авторитет! Но мне претила его жесткая манера общения с подчиненными и привередливость, и я уперлась. Не заставил он тогда меня расшаркиваться перед ним. В людях я больше ценила технические, профессиональные способности вне зависимости от начальственного ранга и простые открытые отношения, не выносила чиновничьи «штучки». Вот и «погорела», как швед под Полтавой.
Как-то при встрече посмотрел он на меня так, что я вся внутренне съежилась, и зло так процедил: «Умнее вас считал. С таким, с позволения сказать, чутьем, вы далеко не уедете». «Так и не рвусь» – этой полудетской фразой я успокаивала своё раздражение после общения с ним. Я понимала его. У него ни один комплимент не должен остаться «неоплаченным». Наверное, до сих пор недоволен моей нерасторопностью.
Ознакомил-таки зам меня с тонкостями взаимоотношений с такими субъектами, как он сам. Научил играть с ним, быть сверхлюбезной. Вынудил, хотя и ненавижу лицемерие. Пришлось ради людей, которыми командую. Ох не по душе мне эта арифметика! С волками жить – по-волчьи выть. При свидетелях, когда этого требует дело, внешне я почти всегда с ним соглашаюсь и придаю такое необыкновенно высокое значение его словам, что посторонним кажется, будто ловлю их с его губ. И тут – я в этом твердо убеждена – я права, потому что жизнь – сплошной компромисс. И где он нравственен, а где нет, человеку самому решать на основании обстоятельств и своих внутренних убеждений. Но, оставаясь один на один, я тут же требую сатисфакции. И зам, понимая и принимая игру, в таких случаях уступает. Серьезно спорим.