Реквием
Шрифт:
В школе, между тем, дела мои шли неважно. Я значительно отставал от одноклассников на уроках французского языка. Требования Елизаветы Абрамовны были гораздо выше моей подготовки в сельской школе.
Да еще и контрольную работу за первую четверть по физике завалил. Не решил задачу по рычагам, так как не знал, что такое шлагбаум. С легкой руки школьных остряков ко мне приклеилась кличка "Дярёвня". В результате за первую четверть в табеле об успеваемости у меня красовались две тройки: по физике и французскому.
Преподаватель физики Семен Давидович в классе объявил, что
На квартире я жил у Сусловых, которые уже несколько лет назад переехали в Дондюшаны. Заниматься радиотехникой, понятно, у меня возможности не было. Я часто бегал к Никите на маслосырзавод, в поселковый радиоузел и к Аркадию. Родители его относились ко мне более, чем благосклонно. Мы вместе выполняли домашние задания, потом занимались радиотехникой. Часто меня не отпускали, пока я не поужинаю.
За период учебы в восьмом классе я собрал свой первый приемник прямого усиления, первый усилитель низкой частоты. Во время зимних каникул в Черновцах я приобрел паяльник, который прослужил мне без малого тридцать лет. Используя корпус "Комсомольца" и купленный миллиамперметр, я собрал примитивный, но так нужный мне вольтомметр. Для проверки исправности узлов радиоприемника собрал простейший генератор сигналов на неоновой лампочке.
В первый же день учебы в девятом классе я с огорчением узнал, что отца Аркадия Дудко перевели на другой, более мощный сахарный завод. Еще летом туда со всей семьей уехал и Аркадий. Навсегда.
Считаю, что моему поколению повезло. Мы попали в, ныне ругаемый, хрущевский период реформ народного образования. Вместо десяти классов, стало одиннадцать. Вместо шести учебных дней в неделю, мы ходили в школу четыре дня. Два дня было отведено для производственного обучения. В девятом классе это были понедельник и вторник, в десятом - среда и четверг, в одиннадцатом - пятница и суббота.
Я попал в группу подготовки слесарей по контрольно-измерительным приборам и автоматике (КИП и А) на Дондюшанском сахарном заводе. С благодарностью вспоминаю то чистое и честное время. Мы занимались по программе ремесленного училища.
Меня до сих пор поражает добросовестное отношение к нам инженерно-технического персонала, мастеров и слесарей. Там все было серьезно. Днем мы работали в цехах, а в четыре часа вечера заведующий лабораторией КИП и А Сергей Нестерович Подольский читал нам лекции, которые мы, впервые в жизни, учились конспектировать.
Не обходилось без курьезов. На итоговом занятии по электронным лампам Сергей Нестерович поднял Вальку Гавдюка, учащегося в молдавском классе. Тот успевал слабо. Выдающиеся успехи у него были в спорте. В ответ на вопрос преподавателя Валька упорно молчал. Ребята встали на защиту:
– Он знает, но только на молдавском.
Сергей Нестерович, проживщий всю жизнь и закончивший институт на Украине, согласился:
– Хорошо. Только кто будет переводить?
– Единак!
– был общий крик. Ребята были уверены, что работу тетрода я расскажу, а Вальке ожесточенно шептали на молдавском языке:
– Говори хоть что-нибудь, черт тебя возьми. Анод, катод, электроны, электроды, провода, хоть что-нибудь. Давай!
Валька стал говорить. Я добросовестно "переводил", повествуя об особенностях работы тетрода и роли экранной сетки.
Валька запнулся. Его словарный и технический резервы были исчерпаны. Я еще полминуты, увлекшись, говорил о лучеобразующих пластинах. Дальше Сергей Нестерович спрашивал других. Своим вниманием он обошел только меня.
В итоге Сергей Нестерович обнародовал наши оценки. Не обошел и меня с Гавдюком:
– Гавдюк что-то знает, на маленькую троечку. Эйне кляйне драй.
(Во время войны восемнадцатилетним юнцом Сергей Нестерович, в совершенстве владевший немецким языком, был заброшен в составе особой диверсионно-разведывательной группы в Венгрию).
– А Единаку, - очень серьезно продолжал наш наставник, - за перевод ставлю единицу.
И против моей фамилии поставил огромную жирную единицу. Засмеялась вся группа лишь после того, как шаги Подольского стихли на лестнице, ведущей в его кабинет этажом ниже.
Тем не менее, мы оставались детьми. Зимой темнело быстро. В половине пятого включали огромную пятисотваттную лампу в красном уголке ТЭЦ, где Сергей Нестерович читал нам лекции. А нам было всего по пятнадцать лет. Кем-то наученные, ребята из молдавского класса поставили стул на стол и самый высокий из нас, тот же Валик Гавдюк, залез наверх. Он открутил лампу и, нажевав бумаги, наклеил мокрый комок на центральный контакт лампы. Затем осторожно вкрутил лампу в патрон.
Сергей Нестерович пришел, как всегда, минута в минуту. Когда на улице стало темнеть, он щелкнул выключателем. Яркий свет залил комнату и мы продолжили конспектировать. Вскоре свет внезапно погас. Как вы догадались, под действием электрического тока Валькина слюна нагрелась и испарилась. Пощелкав выключателем, Сергей Нестерович сказал:
– Так и быть. На сегодня баста. Нужна лестница, а ее нет. Электрик ушел. По домам!
Снять бумагу мы решили днем, когда будет светло. А пока, воодушевленные нашей мудростью, мы разошлись по домам.
Перед обедом, когда уборщица убирает верхние помещения, мы поднялись в красный уголок. Дверь была заперта. Бумагу решили снять перед самой лекцией. Минутное дело. Однако без нескольких минут два нам сказали, что сегодня лекция начинается в два часа. Значит, домой уйдем раньше!
Сергей Нестерович лично открыл комнату и мы расселись. Проверив наше присутствие по списку, Сергей Нестерович сделал неожиданное заявление:
– Вчера из-за отсутствия света мы потеряли три часа. Постараюсь уложить этот материал за два часа. А далее без перерыва пойдем в соответствии с графиком.