Реквием
Шрифт:
По словам мамы, во время голодовки Михась первый в селе разобрал соломенную крышу и цепом вымолачивал из нее зерна злаков. Вместе с лебедой он долго вываривал их и носил старшим внукам и дочке, в тот год родившей Сережу.
С зернами пшеницы все было понятно, так как на Рождество все варили пшеницу, добавляли мак и немного сахара. Что касается лебеды, то однажды, уже после цветения, я попробовал на вкус верхнюю часть растения. Вкуса я не разобрал, но рот наполнился какой-то неприятной клейкой слизью.
Когда отец привез целую машину жома на зиму для добавления в корм корове
А еще мама рассказывала, что в голодовку по вечерам подростки ловили с помощью решета воробьев, зарывшихся осенью в скирду соломы и, ощипав, варили. В скирде соломы, что за кузницей, уже в сентябре по вечерам воробьи облепляли скирду. Вечером, взяв тайком от родителей три решета, мы пошли на охоту.
Фонариком высветив наибольшее скопление воробьев, мы в темноте бросались к скирде и решетами закрывали вылет. То же самое проделали с другой стороны скирды. Потом пошли к скирде за конюшней. Пойманных воробьев поместили в мешок и завязали. Мешок с воробьями забрал к себе домой Иван Твердохлеб.
На второй день мы с трудом высидели до конца уроков. Придя к деду Михасю, мы засновали во дворе, стаскивая к плите все, что горит. Без разрешения нашли в доме соль, Иван обнаружил половину лаврового листа. Налив в чугунок воды, поставили его на плиту. Развязав мешок, по одному вытаскивали воробьев. Двум счастливцам удалось удрать мимо наших рук.
Без особой жалости отрывали головы и ощипывали. Мне поручили разделку. Голову, кишки и малюсенькие зобики выбрасывали соседской кошке, учуявшей добычу. Желудочки разрезали, выбрасывали содержимое с плотной внутренней оболочкой. Кое-как промыв, опустили все в закипевшую воду. Добавили соль.
Михась все это время сидел на своем камне, положив на него сложенный старый дырявый половичок. Уже холодало. Он сидел, курил и, приподняв голову, смотрел куда-то вдаль. Он как будто не видел нас. Да и мы, придя к нему, даже не поздоровались. Михасиха в своей согбенной позе, не выпрямляясь, копала картошку.
Мы заспорили, как определить готовность наших воробьев. Решили по одному ловить ложкой, мелькающие в кипящей воде, пупки. Наконец единодушно решили: готово! Воду слили, придерживая большой деревянной ложкой вареные тушки. Разделили. Поровну не выходило. Один был лишним.Тогда вспомнили об Михасе и одного воробья на листе лопуха отнесли ему.
Ели, вернее, тщательно обсасывали крохотные косточки. Мясо на зубах ощущали только тогда, когда очередь доходила до коричнево-красной грудки. Кошка стремительно кидалась за каждой выброшенной косточкой. О хлебе никто не вспомнил. Воробьи закончились очень быстро.
Михась, тщательно обсасывая и переминая деснами попавшие в рот крохи мяса, продолжал колдовать над своим единственным воробьем. Мы подошли к нему:
– Ну, как?
– Та воно то добре, - и обсосав еще что нибудь из тщедушной воробьиной тушки, продолжал.
– Такi смачне.
Финал истории с Михасем печален. Баба Михасиха умерла раньше деда. После ее смерти у старика прогрессировало старческое слабоумие. Говорили, он забывал, где туалет. Поднявшись на чердак за зерном для кур, был ужален несколькими осами, которые в огромном количестве уютно обжились под соломенной крышей. Спустившись, направился к правлению колхоза, где он часто сидел в предвечерье на лавочке среди мужиков.
Там он пожаловался на ос. Его великовозрастный глумливый внук посоветовал деду обмотать смоченной в керосине тряпкой длинную палку и выжечь ос. Все дружно захохотали, уверенные, что юмор оценил и дед Михась.
На следующий день над дедовой хатой закурился дымок, а затем высокое пламя охватило сразу всю соломенную крышу. Дед спустился с лестницы, несмотря на возраст, самостоятельно, обгорелый. Люди бросились с ведрами воды спасать хату.
Воду носили метров за сто, из колодца, расположенного на углу двора, где жил мой двоюродный брат Тавик. Мы с ним побежали на пожар. Дед стоял во дворе. Волосы его сильно обгорели. Он весь дрожал какой-то неестественно крупной дрожью.
Колхозная конная пожарная команда, прибывшая с большой красной бочкой и ручным насосом на два человека, залила водой пожарище. Остались только печь с частью дымохода и сильно обгоревшие стены. Теленок, которого успели вывести из сарая, был привязан к дереву поодаль от бывшей хаты. Запомнился его круп, сильно обожженный. Растрескавшаяся кожа обнажила красные двигающиеся мышцы.
Деда взяла к себе жить младшая дочь. Вскоре он скончался. Дом разобрали. Несколько лет на месте хаты высился холмик, заросший полынью и лебедой.
Проезжая мимо, до сих пор помимо желания поворачиваю голову. Там осталась частица моего детства. Каждый раз кажется, что сейчас увижу грубо мазанную глиной дворовую плиту с покосившимся ржавым ведром без дна вместо дымохода.
Я помню как по Омску,
Годами убелен
Толкал старик повозку:
"Э-эй, старье берем!!"
Старик шутил умеючи,
Он был навеселе,
Позванивая мелочью,
Копался в барахле.
Хватал руками цепкими
Всесильный, как закон.
Осматривал, оценивал
И цокал языком...
Р. Рождественский
Лейба
– Тгя-я-я-пки! ... Тгя-я-я-пки! ...
Блеющий дребезжащий голос разносился далеко по селу. Он был слышен и в огородах, вплоть до лесополос, сопровождающих село с обоих флангов. Этот голос заставлял бросать порученную родителями работу, книжки, игрушки. Он сдергивал сельскую ребятню с деревьев, неодолимой волной вырывал детей из домов, сараев. Он мгновенно прекращал самые увлекательные и азартные наши игры.