Реквием
Шрифт:
Свой брак супруги Грамма зарегистрировали в семидесятом, в связи с переоформлением пенсии Елены Макаровны. В восемьдесят третьем Виктор Ильич и Елена Макаровна Грамма переехали в, выстроенный совхозом, новый дом на Малиновке — новой улице села.
Построенный в пятьдесят пятом году, дом снесли. Бульдозером выровняли все неровности двора, засыпали погреб, выкорчевали последние старые акации, семена которых были занесены ветром, незнамо откуда, более ста лет назад. На месте старой усадьбы всем миром построили первую, за сто с
Когда вопросы обеспечения собственной жизнедеятельности не в состоянии решить сам человек и общество в целом, испокон веков в такие периоды люди обращаются за помощью к высшим силам.
В девяносто восьмом после тяжелой операции на семьдесят восьмом году медленно угасала жизнь Мити (Виктора) Грамма. В спутанном сознании он довольно внятно произнес:
— Руку…
Сидевшая рядом соседка Маричика положила свою руку на уже высохшую руку Виктора Ильича. Сжав руку соседки, умирающий тут же оттолкнул. Занервничал.
— Руку… — снова прошептали его губы.
Елена Макаровна подошла и взяла руку умирающего мужа. Слабеющей рукой он поднес руку его Люньки к своим губам. Холодеющими губами поцеловал. Последним в своей жизни целенаправленным движением погладил руку жены…
На поминках соседи поминали Виктора Ильича и вспоминали, как во время болезни Люньки выпекал хлеб, готовил на всю семью, доил корову и коз. Козьим молоком отпаивал свою больную Люньку.
Через пять лет в возрасте семидесяти трех лет ушел из жизни старший сын Павел Иванович Твердохлеб. Елена Макаровна (Люнька) прожила без самого малого сто лет.
Сыновья Виктор и Боря. Это уже мои современники. Последнее, как говорят, живое общение с Виктором имело место осенью шестьдесят третьего. В то воскресенье я ремонтировал радиоприемник у моего дальнего родственника Ивана Климова (Кабрекало). Виктор долго и внимательно следил за моей работой, задал несколько вопросов и дал совет. Я понял, что передо мной радиолюбитель, далекий от дилетантства. Виктор сейчас в Севастополе. Пенсионер. Виртуальное наше общение возобновилось около двух лет назад в процессе написания книги.
Боря, младше брата на пять лет, в части детских и подростковых увлечений и проказ был бледной копией старшего брата. Борю отличала высокая дисциплинированность и ответственность. Будучи подростком, увлекся кинематографом. Несколько лет подряд фильмы в сельском клубе «крутил» Боря. Наш учитель математики и истории, незабвенной памяти, наш всеобщий школьный кумир Иван Федорович Папуша, комментируя увлечение Бори, говорил:
— Странно, но Грамма единственный в школе отличник, увлеченный кинематографом. Все остальные «киномеханики» — двоечники.
Оба брата великолепно поют. Я уже писал, что, если бы Боря не пошел на исторический, а в консерваторию, его, как оперного певца, знали бы миллионы. Сейчас Борис Викторович на пенсии, но продолжает служить. Полковник, проректор Молдавской полицейской академии по воспитательной работе.
Сын Павла — Дорислав Павлович Твердохлеб. Полковник милиции в отставке. Живет в Севастополе. Встречаемся ежегодно на проводах (Радоница, родительский день) на кладбище в родном селе.
Обыкновенная, исконно крестьянская семья, как тысячи других. Как многие другие, своеобразна своей яркой индивидуальностью и необычной историей.
Дочка-племянница или… родная кровь
Жизнь не пользуется копиркой,
Для каждого она сочиняет свой сюжет…
Первого сентября пятьдесят третьего я пошел в первый класс. Каждое утро из дома я выходил рано, но в школу почему-то приходил впритык к звонку на урок. До школы от нашего дома было чуть более двухсот метров, но меня, идущего в школу, почему-то обгоняло большинство детей. Только успевал вытащить чернильницу и ручку, как открывалась дверь и в класс входил наш учитель Петр Андреевич Плахов.
По дороге в школу почти всегда меня обгоняли и жившие по соседству неподалеку от Маркова моста четвероклассницы Саша Паладий и Валя Киняк. Их чистые и всегда выглаженные коричневые платья и белые фартуки школьной формы казались новыми и были нарядными. Совершенно одинаковая форма, одинаково повязанные пионерские галстуки и одинаковые белые банты на головах.
Пионерского галстука у меня еще не было, так как я учился только в первом классе. Выговаривая мне за выпачканные, ещё с утра одетые чистыми, штаны, мама часто указывала на, так некстати проходивших мимо нашего двора, подруг:
— Посмотри, как дети в школу ходят. Чистые, нарядные.
В ответ я справедливо утверждал, что в школу и я иду чистым. Но вот из школы… Разное в пути случается! Но причем тут я?
Валя и Саша учились в одном классе с моими двоюродными братьями Тавиком и Борисом. Борис (Зага) дружил с Васей Единаком (Цыганом), Флориком (Квартой) и Сашей Мищишиным (Штицей). Часто они ходили в школу огородами. По селу Боря с Васей доходили до Маркова моста, а потом через двор Саши Мищишина уже втроем уходили в огород и лишь затем поворачивали до горы. За огородом Полевых к ним присоединялся Флорик.
Четверо друзей хором утверждали, что так до школы ближе. Ближе или нет — неясно, но старый Михасько Калуцкий, отчим однорукого Ивана Полевого, утверждал, что эта «святая» команда знает что, у кого и в каком огороде растет и когда созревает лучше самих хозяев.
Тавик дружил с Валёнчиком Натальским, Сашей Граммой и Андреем Суфраем. В огороды они не заходили. Тавик учился очень старательно. Будучи на целый год младше своих друзей, он знал, казалось, всё.
Тавик читал всё, что попадало ему в руки. Будучи в четвертом, он читал от корки до корки учебники пятого и шестого класса. Перед кинофильмом читал газеты и журналы, которые были разбросаны по столу вдоль сцены в сельском клубе. Он уносил из школьной библиотеки целые стопки книг. Когда он их возвращал, пионервожатая никогда не спрашивала Тавика, о чем там написано, как меня. Потому, что знала, что Тавик читает книги очень внимательно и всё запоминает.