Реквием
Шрифт:
— Что это такое? — впервые с Мишкой мы заговорили первыми.
Нам не терпелось узнать, какое новшество стоит перед нашими глазами.
— Ворач. — коротко пояснил Мишка.
Мы в недоумении пожали плечами. Что такое «ворач», мы догадались, а показать Мишке собственную техническую безграмотность нам не хотелось.
— Ворач, — громче повторил Мишка, видя, что мы в затруднении. — Городы людям буду вораты. Биз грошей. Дадут поисты и спасибо. Бо дуже дорого стое зараз ворате трахтором. А коней не хватае.
Наконец, до нас дошло, что Мишка делает настоящий колесный плуг.
— Где мотор? А может надо запрягать лошадь? Как Мишка будет рулить? Как ворач будет пахать? Где лемехи?
Но самым главным для нас оставался вопрос: кто будет тянуть плуг?
Мишка принялся обстоятельно объяснять нам устройство своего «ворача». Объяснял он очень серьезно. Мы нутром чувствовали, что Мишка не шутит. Его светло-голубые глаза, окруженные белесыми, почти бесцветными ресницами, смотрели ясно и очень серьезно. Мы знали, что Мишка в своей жизни ни разу не соврал. Серьезность Мишки передалась нам. Мы были уверены, что Мишкин «ворач» поедет и будет пахать огороды. В наших восьмилетних головах затеплилась надежда покататься на «вораче», а если удастся, то и самостоятельно вспахать огороды.
Но многое еще было неясно. Мишка же, не меняя тональности и силы голоса, монотонно продолжал раскрывать перед нами принцип работы и секреты своего технического детища. Держа в воздухе приподнятое металлическое седло, Мишка пояснял:
— Вот тут я буду сидати. А вот тут буде руль. Трибу (зубчатое колесо, trib — польск) с педалями я буду крутете ногами. А замисть лэмиша (лемеха) будут от ци два еропланчика. — показывая на культиваторные лапы, пояснял Мишка. — А позаду ще можно привязати борону, шоб все робити вiдразу.
Нам все стало ясным. Уж больно наглядно, доходчиво и убедительно Мишка объяснил и показал принцип работы «ворача». Дальнейшее моё путешествие на долину в тот день потеряло всякий смысл. Не попрощавшись ни с кем, я стремглав помчался с моей новостью домой.
Дома был Алеша, приехавший на выходные из Тырново, где он учился уже в десятом классе. Забыв поздороваться, я, захлебываясь от восторга, стал описывать Мишкино изобретение и перспективы его применения в хозяйстве. Такое, если постараться, можно дома самим сделать!
Не дослушав, моя мама молча отвернулась к забору, навешивая на колышек вымытый глечик для молока. Плечи её мелко затряслись. Отец смотрел на меня с интересом и весело, ожидая продолжения рассказа. Его ободряющая улыбка меня вдохновила.
Едва я закончил, Алеша довольно серьезно сказал:
— Якэ iхало, такэ здибало…(Какой ехал, такого и встретил).
Я не уразумел, к чему это, но мне показалось, что Алеша не понял чего-то главного. Я принялся объяснять непонятливому старшему брату всё заново. Последовавший хохот моих родственников был очень обидным. Я не ожидал такого легкомысленного отношения к могучей Мишкиной идее.
Когда хохот стих, Алеша выкатил из каморы мой старенький, еще дошкольный, трехколесный велосипед с ведущим передним колесом:
— Садись! Сел? А теперь покатайся!
Растопырив колени, так как они больно стукались о руль, я сделал несколько кругов по двору перед нашим крыльцом. Алеша остановил меня и молотком забил в землю на четверть ржавый зуб от бороны. Ось задних колес велосипеда привязал веревкой к зубу:
— А теперь садись! Не надо пахать! Попробуй бороновать хотя бы одним зубом.
Я попробовал. Зуб от бороны, привязанный к велосипеду, оставался неподвижным, как вкопанный, точнее вбитый.
— Это какую силу надо иметь, чтобы крутить педали, двигать такие тяжелые колеса, да ещё тянуть за собой по пахоте плуг с бороной?! И это всё на велосипедных цепях?
Я молчал. Алешина правота лежала на поверхности, особенно после велосипеда с зубом от бороны. Но…
— Человек больной! А вы его еще и подначиваете! — продолжал брат.
Да никакой он не больной! Что, я больных не видел? Мэшка, Флориков отец, говорят, кашлял кровью. Вот это больной! Яртемиха перед смертью лежала больная, совсем не могла ходить и говорить. Даже печеную картошку не ела! У Мишки Бенги отец был больной. Упал и умер. А тут совсем здоровый человек! Говорит совсем серьезно! И глаза у него честные и ясные. Яснее и честнее, чем у умного Алеши!
Но с того дня что-то начало шевелиться в моей голове. Я стал внимательнее присматриваться к Мишке, слушать, что он говорит, что говорят другие. Со временем, встречая его, я старался поздороваться первым и быстро проходил мимо. Внутри меня возникала, долго не проходящая неловкость. Меня преследовало ощущение, что я перед Мишкой в чем-то виноват. По дороге к деду или друзьям на Мишкин двор я больше не сворачивал.
В округе Маркова моста по соседству с Мишкой жил наш учитель, Иван Федорович Папуша. О нём я довольно подробно писал в главе «Школа». Да и так, просто, часто вспоминаю его. Это был один из самых светлых в моей жизни учителей. Закончив курсы учительского института, потом физико-математический факультет, Иван Федорович был энциклопедистом. Он мог заменить любого заболевшего коллегу с ходу.
Он знал историю, географию, знал русский язык и литературу. Русская речь его была очень правильной. Много лет спустя после окончания школы я беседовал с одним преподавателем географии из соседнего района. Педагогическую деятельность он начинал в Марамоновке, заканчивая заочное отделение географического факультета Тираспольского пединститута. Побывав у него на уроке, как внештатный инспектор РОНО, Иван Федорович провел анализ урока и дал рекомендации так, что проверяемый педагог был твердо убежден в том, что Иван Федорович закончил географический факультет. На склоне своих лет могу сказать:
— Иван Федорович Папуша был педагогом от бога.
Младший брат Ивана Федоровича Саша всю жизнь проработал радиоинженером кинокомплекса на Молдавском телевидении.
Младшая сестра Ивана Федоровича — Тамара, моя одноклассница, бессменная староста класса. Закончила Бельцкий педагогичесий институт.
Напротив Ивана Федоровича жил старый Константин Адамчук. В селе его почему-то называли Костеком. Дети его, женившись и выйдя замуж, вылетели, как говорят, из родительского гнезда. Он жил со старшим сыном Сяней — Александром.