Реквием
Шрифт:
Село Бричево, расположенное в пяти километрах к югу от Тырново, — довольно большая в прошлом еврейская земледельческая колония. На 1930 год в Бричево проживали более двух с половиной тысяч жителей еврейской национальности.
В самом конце девятнадцатого и начале двадцатого века село строилось двумя рядами домов вдоль безымянной, в те годы не пересыхающей, речки. Ряды отстояли друг от друга на расстоянии от 50 до 100 метров и более в зависимости от распространенности болотистого грунта вдоль речки. Верхняя часть села изначально строилась двумя рядами вдоль единственной дороги. От шляха в направлении к нижней части села унитарная дорога заканчивалась
Согласно рассказам моей бабы Софии, которой в год основания села исполнилось девятнадцать лет, старые дома Гориных располагались в тридцати-сорока метрах от нынешней улицы. У Милиона (Емельяна Натальского) и Сивона (Семена Жилюка, старшего брата бабы Софии) дома были построены уже в пятидесяти метрах. Баба София говорила:
— Дорога йшла по той бiк недалеко вид Сивоновои хати.
Дома Максима Мошняги и Марка Ткачука строились уже на расстоянии 60 — 70 метров от дороги. А дома Марка Ткачука и Регорка (Григория) Мищишина отстояли друг от друга на расстоянии более 130 метров. Две дороги одной улицы далее шли почти параллельно.
Примерно в 1903 — 1904 годах по инициативе Тимофеевых (Гукивских), Навроцких, Калуцких, Ткачуков и Кордибановских стали строить новый деревянный мост, который впоследствии получил название Маркова моста. С началом возведения мельницы (на том месте сейчас стоит баня), стали строить мост напротив усадьбы Ивана Калуцкого, где сейчас двор Тавика Ставнича.
Сын Ивана Калуцкого Николай, дед Тавика, в моем детстве был грозой мальчишек на Одае. Вместе со своим сватом Гаргусем они сторожевали у прудов и в колхозных садах, о чем я писал.
Остатки моста напротив Ставничей сохранились до середины пятидесятых. Я помню толстые черные сваи, глубоко вкопанные в землю и надломанную перемычку. Свисающие ветки раскидистых ракит над черными сваями и тихой водой на фоне летнего оранжевого заката казались перенесенными из другого, нереального мира.
После возведения мостов дорога в селе стала единственной. Отпала необходимость делать довольно большой крюк, объезжая речку. Дорога шла справа от речки, от Маркова моста до Ставничей уже шла по левой стороне, а ниже Ставничей снова оказывалась справа. Так дорога вдоль единственной улицы Елизаветовки проходит и ныне.
На моей памяти Марков мост был довольно крупным деревянным сооружением. Толстые дубовые сваи были вкопаны в землю. На сваях, скрепленные толстыми коваными скобами лежали балки. Поверх балок был настил из тесаных бревен. С верхней и нижней части мост был укреплен мощными продольными и поперечными подкосами. Под мостом, не задевая балок мог пройти взрослый человек.
Слева, со стороны Маркового подворья с пространством под мостом сливался глубокий, с крутыми, заросшими акацией и вербами, склонами овраг. Справа речка выходила под мостом напротив подворья Поверги Павла и Папуши Леонтия. Его сын, Валик, был постоянным участником наших игр.
Марков мост незаметно стал своеобразным клубом для нескольких поколений мальчишек. Склон от моста на долину был довольно крутым и длинным. Зимой, когда конные сани полировали заснеженную дорогу, до поздней ночи на Марковом мосту не утихал многоголосый гам разыгравшейся детворы. Катались с моста на деревянных санях и на подошвах собственной обуви. Металлические санки в те годы были большой редкостью. Если хорошо разогнать, сани скользили почти до подворья Адамчуков.
Как только, наваливший за зиму, снег уносился мутными потоками воды на долину и подсыхали тропки, игры перемещались под мост. На крутых склонах оврага, на мосту и под ним устраивались массовые сабельные сражения с головокружительными трюками. Мы подражали героям из кино, обогащая сценарий нашими щедрыми выдумками. Под мостом, наивно полагая, что мы в надежном укрытии, испытывали самопалы.
Под мостом, бывало, отсиживали уроки. Чаще это делали братья Бенги, Вася и Миша, учившийся со мной в одном классе. С братьями всегда был Броник Единак, мой троюродный брат. Его отец, дядя Петро, жаловался моему отцу:
— Николо! Что это за радость такая? Вместо того, чтобы пойти в школу, сидеть в чистом классе за партой, они сидят на неудобных острых подкосах, как горобцы, курят окурки и до обеда дышат подпорченным воздухом. (Должен был ранее сказать, что пространство под Марковым мостом часто использовалось и в качестве общественного туалета.)
Под мостом, скрытые от глаз взрослых, мальчишки начинали курить. Найденные по дороге окурки прятали между более тонкими бревнами мостовой стенки от горы. Часто просто сидели компанией, пересказывая в который раз друг другу фильмы, которые смотрели разом. Слушали, как гуркотят, проезжающие по мосту, телеги. Сначала раздавался мерный стук копыт и сразу же пулеметная дробь, стучащих об настил, деревянных, окованных железом, колес.
Однажды летом, после третьего класса, возвращаясь от моего деда Михаська, я попал под ливневый дождь. Сначала потемнело небо, по которому гигантскими валами перекатывались иссиня-черные тучи. Потом стали падать, выбивая фонтанчики пыли, редкие крупные капли. Едва я успел нырнуть под мост, как хлынул ливень. По настилу моста дробно и твердо застучали капли усиливающегося дождя.
Скоро потоки хлынувшей с неба воды слились в один общий усиливающийся шум. Дом Марка Ткачука, стоящий на пологом пригорке и хата Поверги с другой стороны моста мгновенно спрятались за дождевой стеной, словно за матовым стеклом. Я встал на невысокий холмик у стены моста с горишной стороны. Там казалось суше. Скоро между бревнами настила закапала сначала мутная, затем полилась рядами струй более чистая вода. Мутными ручейками вода лилась и между бревнами стенки.
Доселе еле заметный ручеек на дне канавы под мостом стал взбухать, пучиться, течение его стало бурным. Вода поднималась. Скоро я стоял на холмике, с трех сторон окруженном несущейся мутной водой. Стало не по себе. Дождь продолжал шуметь с прежней силой, но Маркова хата на пригорке стала выступать более четкими контурами. Дождь ослабевал. Послышались приглушенные голоса, еле слышный в шуме дождя топот босых ног по настилу моста. Я выглянул. Двое, мужчина и женщина, укрытые капюшонами из сложенных друг в друга углов мешков и босиком, прижимая к бокам обувь, побежали вниз по селу.
Тем временем дождь стих. За домом Мирона Гудемы открылся, стремительно увеличивающийся, участок голубого неба. А вот и, словно недавно умытое дождем, ослепительное солнце. За Ткачуковой хатой занялась яркая, насыщенная радуга. Дуга её поднималась в сторону Одаи и, опускаясь, уходила в сторону, построенной на горбу, колхозной фермы.
Я решился. Держась за бревна стенки и подкосы, стал подбираться к выходу из моста в сторону узкого проезда, ведущего к дому Папуши. Выбираясь по косогору, я поскользнулся. Стараясь сохранить равновесие, я оступился, снова поскользнулся и, упав, окунулся в мутный поток. Выбравшись, я осмотрел себя.