Религия для атеистов
Шрифт:
Религия – кладезь навыков коррекции. Ее пример предлагает новую учебную программу: классификация знаний согласно проблемам, к которым они относятся, а не дисциплинам, в которые они каким-то образом попали; стратегия целенаправленности лекций (чтобы мы становились лучше и благоразумнее); овладение ораторским искусством; новые методы развития памяти и более эффективные стратегии в книгопечатании.
В том случае, если эти образовательные практики покажутся кому-то слишком христианскими, следует вспомнить, что их применяли задолго до Рождества Христова. Греков и римлян занимало, как определять знания для потребностей души; именно они первыми создали школы для распространения мудрости, приравняли тексты к лекарствам, поняли важность риторики и повторения. Не следует позволять атеизму становиться на пути традиций, которые являются частью нашего общего, независимого от вероисповедания, прошлого, ранее отвергавшегося мирянами в силу того, что они ошиблись, определяя истинных создателей этих традиций.
Религия, в отличие от современных университетов, не ограничивает обучение каким-то конкретным периодом времени (несколько лет молодости), конкретным местом (кампус) или единственным форматом (лекция). Признавая, что мы в одинаковой степени и чувствующие, и обучаемые существа, религия понимает, что должна задействовать все имеющиеся в ее распоряжении ресурсы, чтобы воздействовать на наш ум. Многие религиозные методы, пусть и далекие от современных образовательных идей, должны, тем не менее, считаться крайне важными, если мы хотим более эффективно доносить идеи, будь то теологические или сугубо мирские, до наших дырявых, точно сито, голов. Эти методики заслуживают изучения и адаптации, чтобы в оставшееся у нас время мы получили возможность сделать на пару ошибок меньше, чем предыдущее поколение.
Глава 5
Нежность
Церковь пятнадцатого столетия на боковой улочке безымянного городка Северной Европы. Самое начало второй половины темного зимнего дня, человек средних лет стряхивает капли с зонта и переступает порог. В церкви тепло и сумрачно, горят только несколько рядов свечей, отбрасывающих пляшущие тени на каменные стены. Вдоль центрального прохода стоят удобные, вытертые многими поколениями прихожан скамьи, на полу подушечки для молитвы, на каждой вышито «Mater Dolorosa» («Богоматерь Скорбящая»). На коленях в углу стоит пожилая женщина и что-то бормочет себе под нос, глаза закрыты.
Мужчина устал. Болят суставы. Он чувствует себя слабым, ранимым, того и гляди расплачется. Не какое-то отдельное событие привело его сюда, просто цепь мелких унижений, следующих одно за другим, вызвала угнетающее ощущение собственной посредственности, ненужности, отвращение к самому себе. Его карьера, когда-то многообещающая, давно уже катится под уклон. Он знает, что остальные видят его никчемность, на всяких мероприятиях стремятся держаться от него подальше, многие его письма и предложения остаются без ответа. У него уже не хватает уверенности в себе, чтобы продвигаться дальше. Он в ужасе от собственной нетерпеливости и тщеславия, которые и загнали его в этот профессиональный тупик. Его мучают угрызения совести и дурные предчувствия, он страдает от одиночества. Однако он знает, что не может показывать свои тревоги дома. Сыновья должны верить, что он сильный. У его жены, которая вертится как белка в колесе, и так хватает забот… да и опыт подсказывает, что, если прийти домой в таком настроении, закончится это плохо.
«Я понимаю…». Джованни Баттиста Сальви. «Мадонна в печали» (1650).
Он хочет заснуть, хочет, чтобы его обняли. Ему хочется плакать, хочется, чтобы его простили и приободрили. Из скрытых динамиков доносится музыка. «Страсти по Матфею» Иоганна Себастьяна Баха, ария «О Боже! Милостив мне буди ради слёз моих!». Человек ищет какие-то идеи, за которые он мог бы ухватиться, но не находит ничего крепкого и надежного. Он не может мыслить логично, даже сама попытка лишает его последних сил.
Упав на колени, он бросает взгляд на картину, которая висит над алтарем. На ней изображена нежная, сострадательная, добрая молодая женщина с нимбом над головой. Она смотрит на него сверху вниз с бесконечной заботой… и ему не надо ничего говорить, она и так, похоже, все понимает.
Он вспоминает молитвы, которые выучил давным-давно, еще ребенком, когда всем казалось, что он далеко пойдет, когда он знал, что надо делать, чтобы другие им гордились, когда родители волновались, хорошо ли он поел, и вытирали ему жирные пальцы после еды, когда перед ним были открыты все пути: «Святая Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных, ныне и в час смерти нашей, аминь. – Он закрывает глаза и чувствует, как слезы наворачиваются на глаза. – К Тебе я пришел, и перед Тобой стою, печальный и грешный. О, Матерь Божия, не пренебрегай мольбами моими, но услышь меня в Своем милосердии и ответь мне…»
Хотя мы указали, что эта сцена происходила в Европе, она могла иметь место в любом уголке этого мира. В таком же отчаянии люди приходят в церковь Богоматери Доброго Здравия в Куала-Лумпуре, и в храм Богоматери Скорбей в Райнленде, штат Миссури, и в грот Унянг, посвященный Богоматери, в Южной Корее, и в церковь Отражения Богоматери в Венесуэле. В этих святых местах страждущие смотрят снизу вверх на Деву Марию, зажигают свечи, молятся и рассказывают о своих личных горестях женщине, которая не только Redemptoris Mater, Мать Спасителя, но также Mater Ecclesia, Мать Церкви во всей ее совокупности, то есть, символически, всех ее членов.
С чисто рационалистической позиции, поклонение Марии вроде бы характеризует религию крайне инфантильной и недалекой. Как может любой здравомыслящий взрослый человек верить в существование женщины, которая жила несколько тысяч лет тому назад (если вообще жила), не говоря уже о ее способности и ныне приносить утешение, благодаря вере в ее чистое сердце, бескорыстное сочувствие и безграничное терпение?
Такой вопрос трудно опровергнуть, однако он просто поставлен неправильно. Неважно, существует ли Дева Мария, но о чем говорит нам хотя бы то, что так много христиан на протяжении более чем двух тысячелетий чувствуют необходимость ее выдумывать? Нам следует разобраться, что открывает Дева Мария в смысле наших эмоциональных запросов, и, в частности, что становится с этими запросами, когда мы теряем веру.
Молитвы Деве Марии. Вильнюс, Литва.
В самом широком смысле культ Девы Марии показывает, до какой степени, несмотря на наше взрослое благоразумие, лежащее на нас бремя ответственности и наше общественное положение, мы остаемся детьми со всеми присущими им потребностями. Продвигаясь все дальше и дальше по нашему жизненному пути, мы можем поверить в нашу зрелость, но нам никогда не удастся полностью защитить себя от катастрофических событий, которые сметут нашу способность рассуждать здраво, наше мужество, наше умение просчитывать последствия случившегося и отбросят нас назад, в состояние первобытной беспомощности.
Статуя Гуань Инь, остров Хайнань, Китай.
В такие моменты нам хочется, чтобы нас обняли и ободрили, как бывало несколько десятков лет назад, когда нас жалел кто-то из взрослых, скорее всего, мать, благодаря которой мы ощущали себя защищенными. Она гладила нас по головке, смотрела на нас доброжелательно и нежно, и, может быть, даже ничего не говорила, разве что: «Все хорошо».
Хотя про такие желания во взрослом обществе обычно не упоминают, одно из достижений религии состоит в том, что она знает, как вдохнуть в них новую жизнь и узаконить. Мария в христианстве, Исида в Египте, Деметра в Греции, Венера в Риме, Гуань Инь в Китае – все они служат каналами для воспоминаний о нежности, которую мы знали в детстве. Их статуи обычно ставят в затемненных, похожих на чрево местах, на их лицах читаются сострадание и поддержка, которые побуждают нас присесть, излить душу и поплакать с ними. Их сходство слишком велико, чтобы списать это на случайность. Мы имеем дело не с символами, которые эволюционировали из различных, не связанных между собой культурных источников, а с реакцией на универсальную потребность человеческой психики.