Религия

Уиллокс Тим

Музыка над хрустальной поверхностью воды была еле слышимой, но вполне реальной. Он дотащился до края холма Коррадино и окинул взглядом принадлежавшие христианам заливы, разбросанные внизу. Половинка луны висела в знаке Стрельца, лунная дорожка тянулась через воды Галерного пролива. Тангейзер представил, как она сидит на дальнем конце лунной дорожки. Где бы они ни сидела, она играла на своей виоле да гамба с той же странной смесью надежды и отчаяния, которая обворожила его в розовом саду и заманила в самое сердце адского творения. Точно так же, как на том благоуханном холме, так и теперь на этом, от которого разило гнойным зловонием, Тангейзер ощутил, как глаза его увлажнились, а музыка заполнила те уголки души, которые всегда были пусты. Ампаро — его возлюбленная. И все равно, неужели он выбрал не ту женщину? Его самого не удивляло, что он не посмел избрать Карлу. Она обладала силой,

которой он опасался поддаться. Но одна женщина или другая, едва ли сложность заключалась сейчас в этом. Главной трудностью на данный момент было то, что все его прожекты унеслись прочь на крыльях ночной песни сердца.

Тангейзер услышал шаги у себя за спиной и обернулся. Это оказался Орланду. Он смотрел на него с невысказанным вопросом в глазах: слова застыли у него на языке, когда он увидел лицо Тангейзера. Тангейзер улыбнулся. Мысленно он уже видел, как галера, идущая в Триполи, отчаливает от берега Марсамшетта без него.

— Слышишь это, парень? — спросил он.

Орланду напрягся. Затем кивнул.

— Это играет твоя мать.

Орланду посмотрел через залив.

— Она играет, как закованный в цепи ангел, — сказал Тангейзер.

Орланду посмотрел на него с пониманием, словно Тангейзер невольно выдал тайну, которую собирался сохранить при себе. Тангейзер поскреб большим пальцем бороду. Он рассматривал обширный, залитый тьмой кусок земли, отделяющий их от города.

— Мне потребуется помощь самого дьявола, если я собираюсь освободить ее. Но он всегда с огромной щедростью продлевал мне кредит.

* * *

Вторник, 7 августа 1565 года

Санта-Маргарита — дорога на Мдину — гора Сан-Сальваторе

День занялся безветренный и тихий, и омерзительный запах пропитал весь воздух над лагерем. Когда Тангейзер поднялся к молитве, по этой вони он догадался о причине мрачного настроения Аббаса накануне вечером. Подготовка к любому сражению включает, прежде всего, всеобщую очистку кишечников, и испражнения в этом случае бывают особенно зловонны. Дело было не в трусости — просто так уж устроен человеческий организм; тридцать тысяч человек готовились пожертвовать жизнями во имя Аллаха, и даже самым бесстрашным хватало ума избавить тело от лишнего груза.

Батальоны промаршировали и выстроились по местам еще в темноте, и к тому времени, когда Тангейзер, взяв свою ореховую кобылку, проезжал седловину между Коррадино и Маргаритой, сура завоевания уже звучала над близлежащими высотами. Тимпаны и дудки отряда музыкантов-метерханов заиграли, направляющие движение войска горны призвали легионы Великого турка выстроиться в колоссальную, готовую к наступлению вилку. Адмирал Пиали возглавлял атаку на Эль-Борго, а Мустафа-паша — на Лизолу.

Поскольку турки намеревались взять обе цитадели любой ценой, Тангейзер провел все утро на вершине холма Маргарита, выдавая себя, когда возникала необходимость, за адъютанта Аббаса и наблюдая с высоты за чудесами дикости и героизма, происходящими внизу. Все-таки не было смысла пытаться проникнуть в Эль-Борго — таков был его план с того момента, как он услышал пришедший не ко времени ноктюрн графини, — когда турки уже устремились к его стенам широким потоком. Если они прорвутся, он просто съедет с холма и присоединится к ним, в надежде успеть спасти хотя бы Карлу и Ампаро от того кошмара, который разразится после. А кошмар разразится. Сам Сулейман был не в силах удержать янычаров — в Буде, на Родосе, где угодно, — а эта война сильнее обычного распалила людей. Этого Ла Валлетту удалось добиться наверняка. Кровавые реки будут течь по улицам день, может быть два или три. Жестокостей и зверства будет в избытке. Люди станут рвать друг друга на куски из-за самых жалких трофеев. Рыцарей подвергнут пыткам и казням, что будет только справедливо. Но скорее рано, чем поздно, гнойник будет вырезан, и, как только станет ясно, что уничтожаемая собственность, люди или что-то еще принадлежит султану, Мустафа примется вешать своих собственных воинов десятками.

Тангейзер гадал, сумеет ли вернуть себе Бурака — после того, естественно, как позаботится о безопасности женщин, — он предполагал, что дело потребует некоторой беготни, приличной порции опиума и, возможно, нескольких убийств.

Когда завершилась предварительная бомбардировка, дым и пыль рассеялись и в стене Эль-Борго обнаружилась гигантская брешь: часть равелина приблизительно в сорок футов шириной обрушилась в ров, заваленный покойниками. Знамена султана колыхались над всей равниной Гранд-Терре, татарские наемники адмирала Пиали, в сверкающих желтых мундирах и головных уборах, выпустили из своих луков свистящий

дождь стрел и бросились сами на аркебузиров Религии. Десятки их были перерезаны на пропитанных кровью глиняных подступах к стене. Те же, кому удалось подняться наверх, были ввергнуты в настоящий ад, поскольку их встречали греческим огнем и булькающими горшками со свиным жиром, непрерывным потоком несущимися к пролому в стене с кронверков. Пока азебы подтаскивали лестницы в надежде подняться на бастион Кастилии, багровый клин пеших сипахов двинулся вперед, вслед за желтым потоком татар.

На вершинах холмов новые и новые батальоны — словно Пиали умел извлекать их прямо из воздуха — переваливали через гребни, чтобы присоединиться к драке. Высокие белые бурки янычаров рассыпались по равнине, словно гигантские белые лилии. Дервиши топтались в нетерпении, размахивали сверкающими клинками и выкрикивали: «Горе неверным, когда настанет тот день, что был им обещан!» Айялары, одурманенные коноплей, срывали с себя одежду, громко прося Аллаха даровать полагающуюся им по праву порцию крови.

На христианском бастионе, сильнее других выступающем вперед, семьдесят пятый раб из осажденного города болтался под виселицей Провансальских ворот над местом трагедии, словно бескрылая синеязыкая гарпия, направленная силами тьмы наблюдать, что принесет этот день.

Пока Эль-Борго сражался за жизнь, в трех сотнях ярдов слева от Пиали, отделенный от него началом Галерного пролива, Мустафа-паша обрушился на крепость Святого Михаила. Красная орда сипахов высоко вознесла свои штурмовые лестницы среди полыхающего безумия огненных обручей и горшков с греческим огнем. Вонь от горящих волос и сала достигала ноздрей Тангейзера, пробиваясь через и без того густые миазмы, исходившие от гниющих покойников; с этих последних поднимались бесчисленные радужные столбы жужжащих синих и зеленых мух. Казалось немыслимым, что гази вообще могут остаться в живых после такого демонического приема, однако же они оставались и, пока минуты ползли и складывались в часы, продолжали карабкаться по телам изжаренных и изрубленных, поднимались на закопченные дочерна стены, ввинчивались в амбразуры, шли врукопашную высоко над руинами Бормулы.

Словно желая лично возвестить о гибели Лизолы, сам Мустафа появился среди разоренной долины во главе своей гвардии. Мушкетные пули оставляли пыльные заплатки на обожженной солнцем земле рядом с ним. Он их презирал. Страусовые перья колыхались в его невероятном белом тюрбане, его жемчужно-серый конь был покрыт золотой попоной, алые штандарты с конскими хвостами поднимались по сторонам от него — флаги Темучина [97] и Тимура Хромого, [98] великих истребителей народов, не поднимались так высоко. Вместе с гвардией паши на поле появилась дюжина ортов солаков, элитного подразделения янычаров, в сопровождении своих отцов-дервишей. Они были в бронзовых шлемах и одежде охристого цвета. Мустафа ездил вдоль рядов янычаров, распаляя их гордость, воодушевляя их стихами пророка, утешая их души обещаниями тенистого пальмового рая и подогревая их алчность обещанием наград и возможности помародерствовать. Они с Ла Валлеттом два сапога пара, подумал Тангейзер. Обоим по семьдесят лет, но каждый до сих пор сходит с ума от запаха крови. Солаки выстроились для атаки, и горло его сжалось, потому что он почувствовал, как бьются их сердца. Если сипахи смогут подняться на стены Сент-Микаэля — а они смогут, — то львы ислама вообще сровняют их с землей.

97

Темучин, более известный как Чингисхан (1162–1227), — основатель Монгольской империи.

98

Тимур Хромой (Тимур-ленг, Тамерлан) (1336–1405) — потомок Чингисхана, основатель огромной империи, разрушившейся после его смерти.

Затем чудовищный шум — мстительные торжествующие крики, смешанные с криками отчаяния, — поднялся над проломом в стене Эль-Борго, и Тангейзер заставил лошадь пройти назад вдоль хребта, чтобы лучше рассмотреть происходящее. Головные отряды Пиали прорвались через зияющую брешь и рванулись беспорядочной толпой в свободное пространство за ней. И там они натолкнулись на непроницаемый камень не замеченной раньше внутренней стены — новой второй стены, которую Тангейзер сам предложил выстроить, и, сооружая ее, Ла Валлетт сотнями гробил рабов. Вместо того чтобы оказаться в городе, воины Пиали оказались заключенными в «коридоре смерти», между этой новой стеной и напирающим сзади алым клином гази, жаждущим славы.