Реликт
Шрифт:
– Ну и как?
– спросил довольный Андрей.
– Сердчишко уже не то...
Приоткрыли дверь. Воздух пополз понизу, трогая ноги. Федор присел на скамейку, низко наклонил голову. Андрей опустился на корточки. Оба дышали глубоко и жадно.
– Ничего, - сказал Федор, потирая ладонью широкую грудь.
– Погодь, еще отыграюсь.
– А Семен Карпович, наверное, тоже любитель попариться?
– Еще какой! Ему бы - с кваском да травкой. Раз меня чуть до смерти не упарил. Сам навроде - кожа до кости, а внутри стержень!
– Я у вас тут фотографию видел, где он молодой с орденами. Здорово, выходит, воевал.
– У меня тоже орден есть!
– выкрикнул зло Федор и ткнул пальцем в грудь.
Андрей с трудом различил с левой стороны бледную наколку.
– Когда он фашистов долбал, я лес валил... Эх, и времечко было тьфу!
– А за что вас?
– спросил осторожно Андрей, хотя и подумал, что, может, не стоит спрашивать.
– Какая тебе разница? Только я свое до сих пор не наверстал.
– Сыновья-то в городе?
– быстро спросил Андрей, чтобы сменить тему.
– Как же, начальнички! Только вот погода установится, сразу припрутся на казенной машине - за мясом. Бычок и два борова - это для них. Все лето со старухой упираемся, а они приедут, заберут - и до весны, а там по новой... Зато начальнички, оба! Выучились, едрена вошь...
– И внуки есть?
– Как не быть.
– А та, на стене, с медведем...
– Андрей осекся, заметив, как вздрогнул всем телом Федор.
– Ты только при старухе не вздумай, - сказал он шепотом.
– Нинка это, старшего... Прошлым летом... таблеток нажралась - и каюк... Вляпалась в ихнего профессора ученого, а у того и жена, и детки, а тут еще папаша ее преподобный икру заметал... Петрушка вышла, вот. А девка была, скажу я тебе, - моя порода, упрямая - жуть, отчаянная, гордая... Во девка...
Федор замолчал и всем телом опустился на пол. Было слышно, как медленно с потолка срывается каплями вода. Где-то в ограде глухо гавкнула собака.
– Может, в предбанник вылезем?
– предложил Андрей и тронул Федора за горячее плечо.
Остыв, они вернулись в баню. Федор плотно прикрыл дверь, черпанул полный ковшик, приготовился. Андрей вскарабкался наверх по скользким ступеням и блаженно закрыл глаза.
Камни ахнули, шумно зашипели. Послышался стук ковша о край бочки, и опять загудел пар.
Андрей слышал, как приближается Федор, потряхивая веником, и старался расслабиться. А в голове все крутилась та, с дурацким медведем...
Утром Андрей проснулся около девяти, хотя и собирался встать пораньше. Его разбудил странный грохот. Открыв глаза, он увидел, как, пошатываясь, пересек комнату Федор и скрылся в спальне.
Надо же в такую рань напиться.
Андрей встал, быстро оделся, поднял с пола ухват и прислонил его к стене. Появилась хозяйка с маленькой кастрюлькой в руках и прошептала, поглядывая на темные портьеры:
– Скрутило старого, ох, скрутило.
– Наверное, простыл?
Хозяйка поставила кастрюльку на стол, достала граненый стакан, покрыла его чистой марлицей и начала цедить отвар какой-то пахучей травы. Андрей, не зная, что делать, продолжал стоять возле печки.
– Иди, милок, в зимовьюшку, там чай поспел, - не оборачиваясь, сказала хозяйка.
Андрей осторожно открыл дверь и сапоги натянул в сенях.
Это его баня подвела - видно, храбрился передо мной, дурень старый. Ничего, отлежится. А бабка сразу забегала...
В зимовье Андрей обнаружил на столе только миску сметаны и хлеб. Даже сахар забыла поставить. Видел бы Федор такое безобразие...
Андрей заглянул туда-сюда и наконец в облупленном шкафчике наткнулся на два окаменелых пряника. Повертел их в руках и швырнул обратно на перекошенную полку.
Через десять минут он уже стоял за воротами. Еще вчера, подходя к дому, он знал, что надо обязательно закончить обследование этого березняка. Но теперь ему страшно не хотелось на полупустой желудок тащиться на противоположный край деревни и лезть через основательно заросшие конопляником огороды.
К вечеру Федор одыбает, и мы с ним нверстаем, а то с одной сметаны мутить начинает... А еще сестра Семена Карповича...
Андрей повернулся к воротам и хотел плюнуть, но, увидев торчащую собачью морду, передумал. Собака настойчиво ждала, когда он уберется.
Насвистывая для бодрости, Андрей проходил мимо домов. Они красовались резными наличниками, геометрическими ставнями, гордыми столбиками крылец.
Иногда Андрей заходил в какой-нибудь стылый двор и подолгу торчал там. Ему начинало казаться, что все это - лишь декорация, которую выстроили для съемок очередного деревенского фильма. Только раздавленная кукла да грязные разбросанные тряпки напоминали о людях, которые когда-то жили здесь.
Андрей доплелся до конца деревни. Обогнув угол крайнего дома, пересек закочкаренный выгон и пошел в березняк. С этой стороны он был гораздо реже, и над березами высились пастухами лиственницы с порыжелой хвоей на корявых ручищах.
Он постоял, как бы привыкая к этой тишине, к этой прозрачности... Вдруг заметил еле приметную тропинку, припорошенную снегом, и пошел по ней. Тропинка метнулась в кусты, выскочила на поляну, окруженную разбросанными березами, и пропала.
Посреди поляны стоял какой-то металлический каркас. Приглядевшись, Андрей понял: это оградка, и только тогда вспомнил слова Семена Карповича о партизанской могиле.
Он подошел поближе. Все пространство вокруг оградки было покрыто густой травой: снег - и белесые засохшие стебли; снег - спутанные жесткие листья. И сам едва заметный холмик внутри оградки тоже был скрыт, и лишь железная ржавая тумбочка выделялась на фоне берез, которые где-то там, в глубине, смыкались туманной завесой.
С трудом размотав толстую проволоку, Андрей дернул на себя перекошенную калитку. Оградка вздрогнула и заскрежетала.
Андрей навалился на калитку, и она с противным скрипом открылась внутрь. Он вошел. Под ногами захрустело. На потемневшей табличке еще угадывались кое-какие фамилии да имена.