Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969
Шрифт:
Мы чувствовали, что затевалось что-то серьёзное. Некоторые наряды несли службу по шестнадцать часов, не приходя на заставу. Им выдавали сухой паёк в виде мясных консервов и сгущенного молока. Особенно далеко посылали наряды-«секреты». Мне однажды пришлось сидеть в секрете с ручным пулемётом в ущелье, примыкавшем к нашему участку. Чтобы не замёрзнуть, зарывались в снег, как куропатки – над снегом торчат лишь голова да руки с оружием. Находящиеся поблизости камни маскируют видимые части. В снегу намного теплее, чем на открытом воздухе. Впоследствии я неоднократно применял этот способ «сугрева» во время службы.
Некоторые, особенно прикомандированные, пробыв в наряде более десяти часов и вернувшись на заставу, падали «трупом», не раздеваясь и не разуваясь – прямо на
Прикомандированные, которые не хотели валяться на полу, искали свободные койки ушедших в дневной наряд. Таких было немного, и их места быстро занимали. Кому не доставалось – ложились «третьим лишним» между двумя рядом сдвинутыми койками, на которых уже спали. На металлические каркасы набрасывали стёганую куртку или шубу, и так и спали втроём на двух койках.
За время усиленной охраны произошло одно ЧП. Пограничный наряд нёс службу на своём участке. Был снегопад, сильный ветер, одним словом, буран. В это время через подведомственный им район проходил другой пограничный наряд, который направлялся в сторону своего, более дальнего участка. Первый наряд увидел приближающихся к ним людей, разбежался и залёг по обеим сторонам тропы, дождался, когда те подойдут поближе, и старший наряда скомандовал:
– Стой! Пропуск!
Но ответа не последовало. Люди продолжали движение, не слыша команду из-за сильного ветра. В такую погоду ещё и уши прикрыты шапкой-ушанкой, плюс капюшон маскхалата подвязан. А может, и команда была подана недостаточно громко. Так или иначе, младший наряда – прикомандированный – не долго думая, выстрелил во впереди идущего (им оказался Юрий Плеханов). «Вот пуля просвистела и ага»… мимо! (Как позже выяснилось, на радость всем, а особенно стрелявшему и его «мишени».) Плеханов и его напарник быстро залегли, готовые открыть ответный огонь. И тут старший наряда закричал на стрелка:
– Что ты делаешь, балда?! Это же свои!
– А что делать, если они на пароль не отзываются?
– Дать предупредительный выстрел вверх. Надеюсь, его бы они услышали.
Усиленная охрана продолжалась более двух недель – без бани, смены белья. Недосыпали, недоедали – просто не было на это времени. Если бы Грузия соединилась с Турцией, то мы бы наверняка оказались под перекрёстным огнём и вряд ли бы уцелели. Не надо забывать, что в то время шла «холодная война» между СССР и США, а Турция являлась союзницей Соединённых Штатов. В общем, спустя некоторое время мы пришли к выводу, что грузино-турецкая авантюра была разоблачена не в зародыше, а уже в стадии движения грузинских подразделений в сторону границы. Иначе у нас вряд ли был бы такой ажиотаж.
Когда объявили об окончании усиленной охраны, все прикомандированные покинули расположение заставы. У нас была такая радость, что спонтанно устроили весёлый концерт художественной самодеятельности. К нам в казарму даже пришла женщина – жена начальника заставы, Нина (при этом сам начальник не присутствовал). Афонин играл на гармошке и пел, все ему подпевали. Потом устроили пляски. Нина пела вместе с нами и танцевала. Она была нашей ровесницей, тоже 1932 года рождения, и пришла поднять нам настроение. Надо сказать, цели своей она добилась. Грузины исполняли лезгинку и пели квартетом грузинские песни под аккомпанемент гармошки Афонина. Веселье было в полном разгаре, когда от дежурного по заставе поступила команда: «Строиться на боевой расчёт!»
– Окончен бал, погасли свечи! – вздохнул Афонин. Все тут же поднялись с мест и пошли строиться.
Начальник не сказал ничего нового, лишь зачитал наряды и даже дал двоим выходной. А на ужин было любимое нами блюдо – макароны по-флотски. На другой день истопили баньку, сменили бельё.
Глава 45. УЖЕ НЕ САМЫЕ МЛАДШИЕ
Вскоре после грузино-турецкого кризиса все национальные воинские формирования союзных республик были расформированы. Были смещены с постов некоторые крупные военачальники. Это коснулось даже пограничных войск. Так, был снят с поста начальник Управления погранвойск, заместитель министра государственной безопасности Грузии генерал-лейтенант Церетели. Забегая вперёд, скажу, что в 1955 году его, уже находящегося на пенсии, арестовали и расстреляли; несколько ранее Армянский, Грузинский и Азербайджанский пограничные округа были объединены в единый Закавказский округ, командующим которым был назначен генерал-майор Банных.
У нас же был смещён с поста командир нашего погранотряда полковник Сурмава. На его место пришёл майор Ильин (которому вскоре присвоили звание подполковника), а Сурмава стал его заместителем. Мы знали про эти перипетии в верхах, но у нас всё было по-старому. В наряд мы с одногодками вместе не попадали. Пока мы были младшими, нам в каждый наряд меняли старших.
Зима прошла. Весна, апрель, а у нас всё ещё холодно. В наряд ходим в шубах, белых маскхалатах, валенках.
В один прекрасный день к нам на заставу пришло пополнение, более десяти человек из Ивановской и Костромской областей. Троих одногодков, чей опыт был немногим более трёх месяцев, выдвинули в старшие наряда. «Достойны» повышения по службе оказались Панин, Соловьёв и я. Теперь уже мы стали учить новичков несению службы на границе. Постепенно мы освоились в новой должности – старшего наряда, и с новобранцами ладили неплохо.
Служба мне нравилась, только вот слишком мы были изолированы от гражданского населения – оно было далеко-далеко. Но я всё равно гордился тем, что в мирное время нахожусь «на передовой».
Решил написать письма девушкам, которые оставили приятное впечатление от знакомства прошлым летом в деревне Сугат. Первое письмо я написал Ане Корченко, младшей моей бывшей квартирной хозяйке. Если вы читали предыдущие главы, то, наверное, помните, о ком я. Она ответила на моё письмо, и у нас с ней завязалась оживлённая переписка. Почту мы получали не чаще раза в неделю. Она писала интересно, с чувством юмора; читать её письма было одно удовольствие. В шестнадцать лет Аня уже была со вполне сложившимся мировоззрением. Как-то я дал почитать её письмо Ване Панину, а позже и Вите Соловьёву. Им тоже понравилось то, как и что она пишет. Потом они стали ждать её письма так же, как и я. Когда приходила почта, они спрашивали, не получал ли я весточки от Ани. Её письма нас морально поддерживали. Иногда она рассказывала некоторые новости. Например, что Дуся (моя бывшая помощница на тракторе, которая меня красиво проводила в армию), вышла замуж за «длинного» тракториста из села Горбуново. Может, Аня думала, что у нас с Дусей были какие-то обязательства друг перед другом. Новость я воспринял как должное, просил при встрече передать от меня поздравления с «законным браком».
Ещё написал письмо другой девушке из этой же деревни – Нине Шубиной (о ней я тоже упоминал раньше) – симпатичной, скромной девушке. Знакомство моё с ней было «шапочным», но о ней у меня остались приятные воспоминания. Было, конечно, неразумно писать двум девушкам – жительницам одной деревни. Правда, Ане я адресовал письма в Талицу, где она училась в педучилище, но Нина вполне могла быть в курсе нашей с Анной переписки. В общем, Нина мне на письмо не ответила, и, похоже, никому о нём не сказала.
Сестра Вера довольно часто мне писала. Получал я весточки и от друга Тисо – он служил в Германии. Посылал мне армейские фотографии, на которых были его собственные (или где-то услышанные) стихотворные подписи:
Лучше вспомнить и взглянуть,
Чем взглянуть и вспомнить.
Или:
Вспомнишь – спасибо, забудешь – не диво,
Ведь в жизни бывает всё.
Не вспомнишь, мечтая, так вспомнишь, читая.