Ремесло. Наши. Чемодан. Виноград. Встретились, поговорили. Ариэль. Игрушка
Шрифт:
— Отвернитесь, — попросила Лена.
Я накрыл физиономию газетой. Тотчас же изменилась акустика. Барышня проследовала к двери. Судя по звуку — надев мои вельветовые шлепанцы.
Я выбрался из-под одеяла. День начинался странным и таинственным образом.
Затем неловкая толчея в передней. Полотенце вокруг моих не очень тонких бедер. Военная гимнастерка, не достигающая ее колен...
Мы не без труда разминулись. Я направился в душ. После душа в моей жизни наступает относительная ясность.
Выхожу
К этому времени Лена оделась. Античная прореха у ворота — след необузданной чувственности Фимы Гуревича — была ей к лицу.
— Действительно, — говорю, — зеленое...
Мы завтракали, беседуя о разных пустяках. Все было мило, легко и даже приятно. С какой-то поправкой на общее безумие...
Лена собрала вещи, надела туфли и говорит:
— Я пошла.
— Спасибо за приятное утро.
Вдруг слышу:
— Буду около шести.
— Хорошо, — говорю...
Мне вспоминается такая история. Шли мы с приятелем из бани. Останавливает нас милиционер. Мы насторожились, спрашиваем:
— В чем дело?
А он говорит:
— Вы не помните, когда были изданы «Четки» Ахматовой?
— В тысяча девятьсот четырнадцатом году. Издательство «Гиперборей», Санкт-Петербург.
— Спасибо. Можете идти.
— Куда? — спрашиваем.
— Куда хотите, — отвечает. — Вы свободны...
Меня поразила тогда смесь обыденности и безумия. И в этот раз примерно такое же ощущение.
— Буду, — говорит, — около шести...
А у меня было назначено свидание в пять тридцать. Причем не с женщиной даже, а с Бродским. Далее — банкет по случаю чьей-то защиты.
Звоню, отменяю свидание. Банкет игнорирую. Мчусь домой в такси. Надо бы, думаю, вторые ключи заказать.
Жду. Приходит около шести. Раскрывает хозяйственную сумку, а там — консервы, яйца, хек.
— Вы, — говорит, — пока занимайтесь своими делами. А я все приготовлю.
Тут у меня дикое соображение возникло. А вдруг она меня с кем-то путает? С каким-то близким и дорогим человеком? Вдруг безумие мира зашло уже так далеко?..
Поужинали. Я сел заниматься. Лена вымыла посуду. Включила телевизор.
Телевизор у меня два года не работал. А тут вдруг заработал, как новенький...
Стал я замечать какие-то перемены. Над умывальником появились заграничные баночки. В моем шкафу повисло что-то замшевое. Возле холодильника утвердились короткие бежевые сапожки. Даже запах в квартире изменился...
Наступил вечер. Лена говорит:
— Вам чаю или кофе?
— Чаю.
Выпили чаю с какими-то пряниками. Я пряников до этого не ел лет тридцать...
Смотрю — час ночи. Вроде бы надо ложиться спать. Лена говорит:
— Посидите на кухне.
Сижу,
Я лег, прислушался — ни единого звука. Хоть бы пошевелилась во сне из кокетства...
Я минут десять подождал и тоже уснул.
Наутро все сначала. Легкая неловкость, душ и кофе с молоком...
— На этот раз, — говорит, — я задержусь. Буду после одиннадцати. Так что не волнуйтесь...
Я поехал в редакцию. Оттуда — в бар Союза журналистов. С какой-то шведкой познакомился, в гостиницу меня звала. Все повторяла:
— Казак, налей мне русской водки!..
Друзья на подпольный концерт собирались. Авангардиста слушать. Причем авангардист довольно необычный — если можно так выразиться. Играет на виолончели лежа... Короче, множество соблазнов. А я домой спешу. В мой сумасшедший дом опаздываю.
Вечером я дождался ее и сказал:
— Лена, давайте поговорим. Мне кажется, нам следует объясниться. Происходит что-то непонятное. У меня есть несколько щекотливых вопросов. Разрешите без церемоний?
— Я вас слушаю, — говорит.
А лицо спокойное, как дамба.
Спрашиваю:
— Вам что, негде жить?
Барышня немного обиделась. Вернее — слегка удивилась:
— Почему это негде? У меня квартира в Дачном. А что?
— Да ничего, в сущности... Мне показалось... Я думал... Тогда еще один вопрос. Сугубо по-товарищески... Тысячу раз извините... Может быть, я вам нравлюсь?
Наступила пауза. Я чувствую, что краснею. Наконец она сказала:
— У меня к вам претензий нет.
Так и сказала — претензий, мол, не имею.
Наступила пауза еще более тягостная. Для меня. Она-то была полна спокойствия. Взгляд холодный и твердый, как угол чемодана.
Тут я задумался. Может, ее спокойствие выше половых различий? Выше биологического предрасположения к мужчине? Выше самой идеи постоянного местожительства?..
— И последний вопрос. Только не сердитесь. И если я не прав — забудьте... Короче, есть одно предположение... Вы, случайно, не работник Комитета государственной безопасности?..
Мало ли, думаю. Человек я все-таки заметный, невоздержанный. Довольно много пью. Болтаю лишнее. «Немецкая волна» меня упоминала... Может быть, приставили к начинающему диссиденту эту фантастическую женщину?..
Тут уж, думаю, она раскричится. А если прав — тем более раскричится...
Слышу:
— Нет, я в парикмахерской работаю...
И затем:
— Если вопросов больше нет, давайте пить чай.
Так это все и началось. Днем я бегал в поисках халтуры. Возвращался расстроенный, униженный и злой. Лена спрашивала: