Реми
Шрифт:
— Номер «Люкс» в отеле готов? — спрашиваю Пита, когда пробка, наконец, начинает продвигаться.
— Да.
— Мой iPod?
— Да. Взял его этим утром, и наушники.
— Все точно, как договаривались?
— Все, — говорит Пит.
Я смотрю на него с вызовом, но он жмет на газ, направляя машину вперед, и оставляя меня в раздумьях над словом «все».
Не могу дождаться, чтобы обнять ее.
Не могу. Чертовски. Ждать. Чтобы снова женится на ней.
В первый раз, когда я женился на ней, это происходило в городской администрации, а сейчас мы будем в настоящей церкви.
Я хотел предложить
«ДА!», — кричала она в ответ, смеясь и плача. «Да, да, да», повторяла она, и я так чертовски рад, что она продолжала говорить «да», потому что мне было недостаточно это слышать. Я хотел выиграть для нее чемпионат. Я хотел чувствовать себя достойным нее. Прямо тогда и там, одним единственным словом, она заставила меня почувствовать себя достойным.
Несколько часов спустя, я чуть не сошел с ума от боли, наблюдая за ее родами, и я думал, что не выдержу, пока не услышал первый плач нашего – нашего – ребенка. Я хотел девочку, такую же идеальную, как Брук, а вместо этого, она подарила мне то, в чем я нуждался, даже не зная об этом: кое-что идеальное, похожее на меня.
ПРОШЛОЕ
АТЛАНТА
Тяжелая груша раскачивается. Бух. Бах. Она раскачивается, из стороны в сторону, когда я направляю свой кулак в центр, левой, затем правой. Бух. Бах. Удар. Бух.
Тренер говорит, что я выделываюсь, а я не собираюсь распинаться и объяснять ему, на что готов, чтобы продемонстрировать перед ней свои возможности.
Я представляю себе Скорпиона, лицо моего заклятого врага, в центре груши и бух. Бум. Удар.
Когда я боксировал с профессионалами, все мной восхищались. Я был моложе, быстрее и сильнее - этому дерьму нельзя научить. У вас либо есть хороший удар, либо нет, и добротные кулаки - это все, что у меня было. Но, когда я смотрю на Брук, мне хочется найти другое применение своим рукам, провести ладонями и кончиками пальцев по каждому дюйму ее стройного маленького тела.
— Что у Ремингтона на завтрак? — спросила Брук у Дианы этим утром, зайдя в номер.
Я оживился за столом, и когда Брук заметила, то улыбнулась и сказала:
— Доброе утро, Ремингтон.
То, как она произносит мое имя, ощущается так, будто она облизывает мое тело.
— Доброе утро, Брук, — пробурчал я.
Пит с Дианой наблюдали за нами, и их это явно забавляло.
Когда Брук поставила свою тарелку на стол и села напротив меня, я наблюдал за тем, как она направляет вилку в рот и внезапно испытал такое желание, что засунул морковку себе в рот. Она облизала уголок своих губ, и мне захотелось потащить ее к себе, усадить себе на колени и попробовать ее рот на вкус.
Я откинулся назад, когда Пит что-то сказал мне, захотелось смести все тарелки, положить ее на стол, схватить руками ее за зад и провести языком по ее спине до шеи, в то время, как мои пальцы будут работать над всеми ее мягкими и мокрыми местами. Я хмыкнул при этой мысли.
— Что? — спросил Пит.
Она посмотрела на меня.
Я хмуро посмотрел на Пита.
— Что? — сказал я.
Он покачал головой и встал, пока Диана спрашивала у Брук что-то о том, как она справляется со всеми этими мужчинами. Когда она засмеялась на это, мое тело напряглось, и я уставился на нее. Ее шея выгнулась назад, хвост ниспадал. Мне захотелось потянуть его вниз, откидывая ее голову назад и поцеловать ее.
— Ты закончил? — спросил Райли возле дверей. «Ты закончил глазеть на нее?»
Было понятно, о чем он думает.
Нахмурившись, я схватил свои вещи и мы ушли.
Теперь я набиваю груши — все, что есть — настолько быстро, насколько могу, и до сих пор не могу избавиться от всей этой дополнительной энергии. Остановившись на мгновение, я смотрю на нее на другой стороне, чертовски горячую в облегающей одежде для занятий, и готовую прикасаться ко мне руками. Я так сильно их хочу, сегодня я собираюсь держать ее в своей комнате часами, чтобы она работала над моим телом.
Надо мной.
Несколько часов спустя, я готов и заряжен, находясь в раздевалке «Андеграунда». Мое тело активируется, когда ринг-анонсер объявляет:
— Ремингтон Тейт, «Рааааазрывной»!
По всей арене взрываются крики, проносясь сквозь меня. Я рысью выбегаю наружу и точно знаю, что делать, когда достигну ринга. Я устраиваю это небольшое представление для толпы, и не торопясь, бросаю халат в сторону, делая свои повороты, наслаждаясь криками, воздушными поцелуями, и направленными на меня плакатами.
— А сейчас, известный и знаменитый, Оуен Уилкс, «Ирландский Кузнечик»!
Кузнечик направляется к рингу, и в то время, как толпа приветствует его, я смотрю на Брук. Она сидит, распустив свои темные волосы, слегка улыбаясь своим сладким ртом, смотря на меня. И за все время, что я живу, я никогда не видел отсюда ничего более красивого.
Колокол возвращает мое внимание.
Я направляюсь в центр. Кузнечик в моем поле зрения, прыгает из стороны в сторону, как чертов трамплин. Скоро он устанет. Я выжидаю и наблюдаю за ним. Вижу у него открытую сторону. Размахиваюсь, наношу удар ему в живот, нокаутировав его.
— Ремиииииии! — кричат люди.
Очередь моих противников продолжает возрастать, когда я пробиваю свой путь к Мяснику. Он весит вдвое больше меня и втрое шире меня, но это никого не волнует. Он проливает кровь, как и я. Он забирается на ринг с ловкостью котлеты. Затем смотрит на меня. Я смотрю на него.
Звонит колокол: Бам.
Мы занимаем позиции и не сводим глаз друг с друга поверх наших кулаков. Мясник популярен тем, что ожидает первого шага от соперника, но я терпелив. Мои кулаки несколько раз ударяют его в челюсть; я начинаю с легких быстрых ударов, затем отодвигаюсь, и Мясник наносит мне сильный удар в бок, от которого я отшатываюсь на шаг назад. У меня уходит мгновение на то, чтобы вернуться обратно в позицию. Делаю вдох через нос, затем мои руки начинают наносить множество ударов, и я поражаю кулаками, одним за другим, дряблый живот Мясника. Отступаю и наблюдаю, как он качается, и вместо того, чтобы защититься, я принимаю удар. Он ударяет меня снова.