Рене по прозвищу Резвый
Шрифт:
— Случайно в курсе, — отозвался Хвост, тоже пытаясь рассмотреть, что происходит на корабле. — Я ведь тоже сегодня подзадержался. Иду и думаю, ну все, Хитрец без меня уйдет, и вот подхожу я к зданию портовой управы и вижу, как солдаты оттуда такой хорошей кучкой выходят, и этот хмырь пернатый у них во главе. А знаешь, кто вышагивал рядом с ним? Наш Шакал. Сука. Ну у меня тут что-то внутри екнуло, ох, неспроста, думаю, такая бражка вспенилась. Шмыгнул я в подворотню, но все равно поглядываю, что да как. Они ко мне спиной стояли и потому не видели. И вот вижу я, что пернатый этот дает Шакалу кошель с золотишком, сердечно благодарит и говорит, что теперь он волен идти на все четыре стороны. Ну а дальше все просто. Эх, не успел я наших предупредить! Из-за проклятой раны бегун из меня никакой. Теперь вот хожу вокруг, поглядываю, может, еще кто из опоздавших объявится.
— Вот …! — выругался Сиплый, опуская трубу. — На… в…! Шакала я своими руками придушу!
— Слушай, Сиплый. — Хвост придвинулся к нему поближе. — Нам, это, линять отсюда надо. Капитану и остальным мы все равно ничем не поможем, разве что составим компанию на виселице, а наши имена из них точно вытрясут. Если Шакал уже не доложил, конечно. Не знаю, как вы, а я свою молодую жизнь так бездарно заканчивать не собираюсь. Я тут осмотрелся немного, Эдвин Каракатица через пару часов отходит. Может, к нему двинем?
— Каракатица? — с отвращением хмыкнул Сиплый, глядя на напряженно ожидающего его решения Хвоста. — Так ты поэтому тут крутился, что в одиночку к нему идти не хотел?
— Ну и поэтому тоже, — не стал отказываться тот. — Ты же его знаешь, к нему без поддержки соваться — верная смерть. Но деваться нам некуда, сам понимаешь, к вечеру наши имена каждая собака будет знать, а если за наши головы объявят награду, то и того раньше. Следующий корабль уйдет только утром. Мы столько не продержимся, Сиплый! Друзья — они только до той поры друзья, пока перед ними золотишком не потрясли. Давай решайся — либо жить, либо сдохнуть!
— Да не гони волну, Хвост, — раздраженно бросил Сиплый, снова берясь за трубу. — Наш Хитрец тоже не лыком шит, может, отбрешется еще. Подождем, чем дело кончится.
Тот не стал спорить.
— Ладно, подождем так подождем. Слушай, а это кто у вас? — Хвост ткнул в Жиля грязным узловатым пальцем. — Что-то я его раньше не видел!
— Новый врач, — буркнул Сиплый. — Хотел с нами идти.
Хвост смерил Жиля оценивающим взглядом. Тот спокойно кивнул ему и вернулся к наблюдению за чайками. Со стороны казалось, что происходящее мало занимает его, но Рене знал, что это не так. У самого молодого барона было такое чувство, что жизнь снова делает очередное сальто-мортале. Конечно, было страшно, но не до ужаса, как в прошлые разы. С удивлением он отметил, что, похоже, привык.
— Врач — это хорошо, — меланхолично заметил Хвост, наблюдая за оживившейся вскоре ситуацией на палубе «Отваги». Там началась какая-то беготня и послышались крики и пистолетные выстрелы. — Врач — он всегда пригодится…
Вдруг из-за борта вывалилось чье-то тело и тяжело шмякнулось на серые камни пристани. Сиплый высунулся посмотреть и быстро вернулся обратно.
— Кто там? — сгорая от нетерпения, спросил Хвост.
— Боцман, — ответил тот. Потом, приняв решение, скомандовал: — Все, уходим!
Шнява Эдвина Каракатицы совершенно логично тоже именовалась «Каракатицей» и была небольшой, но верткой и достаточно быстрой. Однако порядки на ней царили примерно такие, какие, наверное, должны были царить в аду. Во всяком случае, Рене в первый раз вспомнил о семинарии без привычного отвращения, потому что здесь было намного хуже. Эдвин Каракатица, сам не обладая ни малейшими представлениями о порядочности, и команду всегда набирал себе под стать. Не просто пиратов, а настоящее пиратское отребье. И потому дисциплины на корабле не было никакой. Ну или почти никакой.
В общем, Рене, Жилю, Сиплому и даже Хвосту пришлось несладко. Каракатица в это плавание набрал себе на шняву столько народа, что они спали чуть ли не друг у друга на головах. В трюме места не хватало, и половина спала вповалку на палубе. Разумеется, и Рене вместе с приятелями удостоился такой участи, потому что пришли они уже перед самым отплытием, и никто благодетельствовать им не собирался. Кормежка тоже оставляла желать много лучшего. Общего обеда не готовили, а выдавали каждому его долю сухим пайком. Кто хотел, мог идти на камбуз и пытаться сотворить себе из этого нечто съедобное, а мог жрать и просто так.
Неудивительно, что драки, обычно запрещаемые на время похода, начались на шняве с самого первого дня плавания. И причинами для них были не только обычные среди пиратов разногласия по поводу картежного выигрыша или грубых подначек, но и борьба за место на камбузе.
К счастью для наших путешественников, у Хвоста был с собой котелок, что позволяло не слишком зависеть от общей посуды, и потому готовку обеда с чистой совестью поручили ему. Он и не возражал, понимая, что не мальчишке же ее поручать. От него мигом останутся рожки да ножки. Остальные тоже отпадали. Услуги Жиля по причине частых драк сразу оказались востребованными, и он почти все время был занят, а нога Сиплого все никак не хотела заживать, и он сильно хромал.
Рене старался держаться ближе к своему матлоту, которого даже здесь многие знали и уважали. На него же самого пираты поглядывали насмешливо и снисходительно, как на щенка, попавшего в волчью стаю. Он не боялся, только злился, но все равно чувствовал себя неуютно. С вызовом разглядывал окружающих и раздражался еще больше, потому что ему здесь почти никто не нравился. Рожи у собравшихся на «Каракатице» пиратов были самые что ни на есть бандитские. Как ни странно, приличнее всего физиономии были у так называемых «законников», то есть у тех пиратов, которые придерживались определенных правил и вследствие этого пользовались большим авторитетом. К таким относились, к примеру, Серж Топор, огромный угрюмый детина с лысой головой и густой черной щетиной на тяжелом, словно вырубленном лице, Марк Грешник, невысокий и плотный англичанин с физиономией доброго дядюшки. А также вспыльчивый, но отходчивый Джо Крюк с крюком вместо левой руки, невысокий черноволосый француз из Марселя, имени которого никто не знал и которого все звали просто Марсель, боцман-голландец ван Хольт и еще несколько человек, имен которых Рене не успел запомнить. Сиплый, разумеется, тоже был «законником», что давало ему определенные преимущества. По крайней мере с ним советовались, и его мнение кое-что значило, когда возникала какая-нибудь спорная ситуация или требовалось решить, что делать дальше. В первый же вечер, когда «Каракатица» покинула Бельфлор, капитан целых два раза приглашал к себе «законников», и они долго и бурно что-то обсуждали.
К сожалению, своего молодого матлота Сиплый не считал нужным посвящать в обсуждаемые вопросы, но Рене не обижался. Ему поначалу и не хотелось ничего знать. У него не лежала душа ни к этому рейсу, ни к кораблю, ни к капитану. Каракатица с его наглой рожей казался похожим на проходимца. Невысокий, коренастый, с короткими кривыми ногами, он ходил, переваливаясь с бока на бок, вот уж правда каракатица, и орал на всех хриплым противным басом, заставляя Рене страдальчески морщиться и с ностальгией вспоминать прекрасные манеры Хитреца де Монтеня.