Рене по прозвищу Резвый
Шрифт:
Господи Иисусе, ребята, Марк, Хьюго, Жиль! Господи, Жиль!!!
Но на этом неприятности на Омори не закончились. На следующее утро, когда слухи о возвращении Рене достигли нужных ушей, к нему на «Касатку» явились два представителя торговцев с Коста-Синистры, которым он должен был доставить груз еще две недели назад. Поскольку груз сгорел вместе с «Афиной», они требовали вернуть за него деньги. Пятнадцать тысяч золотых монет. У Рене на руках не было и десятой части этой суммы. Все его сбережения остались на «Афине» и теперь, по всей видимости, оттягивали карман Белтропа. Основное состояние находилось на Бельфлоре, будучи вложено в дело, а золото индейского храма дожидалось своего часа на необитаемом острове. Была кое-какая мелочь, примерно около тысячи, но ее планировалось потратить на ремонт, и отдавать ее Рене не собирался ни при каком раскладе. Он попробовал договориться, но ничего не вышло. Посредники уперлись, а он был не в том настроении, чтобы торговаться. В конце концов он просто выставил этих людей с «Касатки», пообещав, что завтра обязательно найдет деньги. Пусть приходят после обеда, и он с ними непременно расплатится.
Разумеется, достать денег ему было негде, и потому ночью «Касатка», скрипя всеми вантами и хлюпая дырявым днищем, покинула остров, чтобы подыскать себе более гостеприимный порт.
После долгих обсуждений с ребятами Рене принял решение идти на Бельфлор. Там у него и остальных были деньги, вложенные в дело месье Собрика, там можно было спокойно отремонтировать корабль, да и договариваться с представителями обиженных торговцев, имея за спиной поддержку, было бы намного проще, а главное — безопаснее. К тому же долговая тюрьма на Бельфлоре Рене не грозила, у него там нашлись бы хорошие поручители. Но у Бельфлора были и свои минусы. Недовольные торговцы вполне могли подать на него в суд. А идти в суд Рене не хотел. Мало ли какие обстоятельства там могут выплыть.
Но на других островах угроза оказаться в долговой тюрьме была вполне реальной. Да к тому же еще за долги у них могли забрать «Касатку», а это было совершенно неприемлемо. Вся команда считала дни до того момента, когда они смогут забрать индейские сокровища, и потеря корабля была никому не нужна.
До Бельфлора добирались целую неделю. Хотя «Касатка» и шла теперь чуть быстрее, чем раньше (немного парусины успели прикупить на Омори), да и днище укрепили, как смогли, но все равно это было плавающее корыто, а не корабль. Слава богу, что вообще доковыляли. Бедная «Касатка» честно донесла их до порта, и там, уже вконец обессилев, накренилась, зачерпнула одним боком воду и тихо пошла ко дну. Рене и остальные пираты еле успели выскочить на берег. Все их вещи и сбережения, разумеется, пошли ко дну вместе с кораблем, и им оставалось только материться и благодарить всевышнего, что этого не произошло в открытом море.
Неудачи, преследующие команду «Касатки», ожидаемо продолжились и на Бельфлоре. Месье Собрика, в ведении которого находились финансы Рене и к которому он планировал обратиться в первую очередь, на острове не оказалось. Уехал по делам, так сказали ему в магазине. Положение было отчаянное. Деньги требовались немедленно. Нужно было покупать корабль, нужно было кормить команду. И как ни противно было будущему барону брать в долг, пришлось Рене идти на поклон к ростовщикам. Однако те, будучи наслышаны о его затруднениях, не особенно хотели давать ему деньги. Всячески юлили и увертывались. То требовали привести поручителей, то заламывали нереальные проценты. Рене потребовались целых два дня, чтобы вырвать из цепких лап одного старого еврея жалкие двадцать тысяч, обменяв их на расписку, в которой обещал вернуть в два раза больше всего лишь через два месяца. Все это время его команда жила в долг, а ему Самому было очень неловко смотреть в глаза месье Санайгану, который пустил его по старой дружбе пожить без денег.
Но как только в руках у Рене оказалось золото, все бытовые проблемы были отодвинуты им на второй план. Он собрал ребят, и они всей командой отправились покупать корабль. Но им и тут не повезло. Ничего приличного, как назло, не продавалось, и Рене пришлось выложить кругленькую сумму за лоханку немногим лучше затонувшей «Касатки». Впрочем, команда, понимая, что к чему, не стала возмущаться, а напротив, принялась рьяно готовить ее к выходу. Многие были готовы отправиться в путь без ремонта, прямо сейчас, чтобы дождаться окончания срока в море, но Рене, наученный горьким опытом, решил повременить. Шесть дней до полнолуния погоды не сделают, а вот если их опять потреплет буря, то дорога может сильно затянуться. Если вообще не оборвется на самом интересном месте. Нет уж, лучше пересидеть это время на берегу.
К большому удивлению Рене, купленный им люггер на поверку оказался не такой уж развалиной, и его ремонт не занял много времени. Закупка продуктов, а также парусины, такелажа, досок и прочих необходимых вещей и их загрузка тоже прошли без осложнений. Казалось, фортуна наконец-то повернулась к ним лицом. Можно было отплывать, но именно в тот день, когда новый корабль Рене (он, кстати, носил весьма красноречивое название «Хитрая лисица») был полностью готов к выходу, весь Бельфлор облетела невероятная новость. Губернатор де Бижу, который в это время года совершал традиционный объезд французских колоний, каким-то образом арестовал самого Белтропа и привез его на Бельфлор, чтобы предать суду.
Новость действительно была потрясающая, и неудивительно, что она сразу обросла всевозможными слухами, сплетнями и домыслами. Говорили, что губернатору удалось захватить Белтропа только потому, что тот попал в жуткую бурю, и его мановар здорово потрепало. А еще говорили, что судить Белтропа будут за нападение на французскую колонию на Омори. А еще, что Белтроп продал душу дьяволу за карту, на которой указан путь к бесчисленным индейским сокровищам, и губернатор привез главаря пиратов сюда, чтобы вынудить взять его в долю.
Рене сначала не поверил ни одному слову из этих рассказов. Он даже не поверил и тому, что де Бижу вообще смог арестовать Белтропа и привезти его на Бельфлор. В его представлении Белтроп был сродни демону, и такой поворот событий был бы слишком хорош, чтобы быть правдой. Однако, надеясь убедиться в истинности слухов, Рене все-таки сходил на пристань. И вынужден был признать, что зря не доверял губернатору. У одного из причалов действительно стоял мановар Белтропа. Корабль и правда был сильно потрепан, однако характер повреждений не позволял с уверенностью судить о причинах такого состояния. То ли он действительно попал в бурю (Рене уже знал, что она может сделать с кораблем), то ли его так сильно повредили при захвате. Скорее всего и то, и другое. Ну что ж, раз большая часть слухов верна, значит, можно доверять и оставшейся части.
Рене так обрадовался, что Белтроп хотя бы таким образом ответит за то, что ой сделал с Жилем и командой «Афины», что этим же вечером собрал своих ребят в одном из портовых трактиров и устроил большую попойку. Во время которой столько раз поднимал кружку за то, чтобы виселицу для Белтропа построили как можно быстрее, что напился сначала до положения риз, потом до поросячьего визга и в конце концов до полного беспамятства. А команда, разумеется, поддержала его в этом благом начинании.
И зря, потому что в том трактире их всех и взяли. Тепленькими, разнеженными и не способными оказать ни малейшего сопротивления.
Проснулся Рене от холода и от боли. Болела не только голова, что было обычным делом при похмелье, болело все тело. Кроме того, Рене почему-то ощущал себя мокрым, что было странно. Вроде бы в море он не купался, да и откуда взяться в трактире морю.
— Ну что, очнулся? — Кто-то взял Рене за волосы и поднял его голову.
— Похоже, еще не совсем, — сказал другой голос. — Давай-ка еще разок, губернатор не хочет ждать.
На Рене тут же обрушился водопад холодной воды. А, ну вот теперь все понятно. В смысле, почему он был мокрый. Рене попробовал открыть глаза, но все вокруг завертелось, и он почему-то начал падать со стула, на котором, как только что выяснилось, сидел.