Ренессанс в России Книга эссе
Шрифт:
У Льва Толстого — эпос, миф, как у Гомера, разумеется, в современную эпоху, какая была возможна лишь в России; романы Достоевского — это трагедии или даже диалоги в платоновском духе, разыгранные с надрывом на задворках русской жизни.
Выбор эпохи 1812 года Львом Толстым и создание романа-эпоса, какого не было и нет в мире, все же кажется вполне естественным, но почему у Достоевского тут же не просто роман, а роман-трагедия, целых пять да впечатляющей силы, в которых не столько в России, сколько в странах Запада и Востока находят постановку всех насущных вопросов, какие волнуют мыслящую публику? Ренессансные эпохи тем и отличаются, что художники и мыслители решают общечеловеческие проблемы в масштабах всей человеческой цивилизации и культуры.
Новая русская музыка (продолжение)
В конце 50-х — в начале 60-х годов XIX века музыкальная жизнь в России обретает черты быстрого развития и самоопределения, не без противоречивых тенденций. Антон Рубинштейн, блестящий пианист и композитор, создает Русское музыкальное общество (1859) и первую в стране Петербургскую консерваторию (1862), чуть позже его брат Николай Рубинштейн — Московскую консерваторию. В это же время в Петербурге возникает кружок М.А.Балакирева, который развертывает свою деятельность, отдельно от концертов РМО, в Бесплатной музыкальной школе.
Балакирев вместе со Стасовым и Кюи подвергают критике РМО за недооценку отечественного самобытного искусства и ориентацию на общеевропейский путь развития музыкальной культуры в России. Младшими членами этого кружка можно назвать Мусоргского, Бородина и Римского-Корсакова, именно их имеют в виду под Могучей кучкой. “Сколько поэзии, чувства, таланта и умения есть у маленькой, но уже могучей кучки русских музыкантов!” — писал Стасов, предугадывая их будущность, пусть поначалу и вызвали насмешки это выражение “могучая кучка”.
Мусоргский из старинного, но обедневшего рода, закончив Школу гвардейских подпрапорщиков, служил в Преображенском полку. Вот каким его увидел первый раз выпускник Медико-хирургической академии Бородин на дежурстве в госпитале: “Мусоргский был в то время совсем мальчиком, очень изящным, точно нарисованным офицериком; мундирчик с иголочки, в обтяжку… Вежливость и благовоспитанность — необычайные. Дамы ухаживали за ним…”
Затем они сойдутся у Балакирева уже как музыканты. Мусоргский, решив посвятить себя всего музыке, подает в отставку, но будет вынужден где-то служить, не очень успешно. Бородин не станет врачом, но профессором химии, одним из создателей органической химии; одно время он будет заниматься опытами в Гейдельберге, как и Д.И.Менделеев.
Вообще в ту пору восходит целая плеяда выдающихся ученых, что, конечно, тоже ренессансное явление, но это отдельная тема. Бородин счастливо совмещал в себе гениальность ученого-химика и гениальность композитора с бесконечной добротой и с готовностью служения на общее благо. Несмотря на колоссальную занятость профессора химии и экспериментатора, несмотря на прояснившееся музыкальное призвание, он берется преподавать на курсах по подготовке первых женщин-врачей и буквально сгорает от работы, от научных и музыкальных идей, так и не успев закончить оперу “Князь Игорь”.
Первая опера Мусоргского “Борис Годунов” была забракована театральным комитетом в первой и во второй редакции. Но режиссер и певец Г.П.Кондратьев в свой бенефис 5 февраля 1873 года на сцене Мариинского театра поставил три картины из “Бориса Годунова” — “Сцена в корчме”, “Уборная Марины Мнишек” и “Сцена в саду”. В газетах писали: “Весь театр, от верху до низу, был в восторге, и автор вместе с артистами был вызван после сцены (“В корчме”) шесть раз, при оглушительных единодушных криках “браво!”
Стасов писал о том, как встречались “вечером близ Невы группы молодежи, возвращающейся из театра и со страстным одушевлением распевающей хоры из глубоко народной и глубоко хватающей оперы Мусоргского”. Вместе с тем большинство отзывов в газетах носило резко отрицательный характер. Поляризация сил в обществе даже в восприятии музыкальных произведений отражалась самым пагубным для всех образом, прежде всего для художников. Еще в работе над второй редакцией “Бориса Годунова” Мусогский приступает к изучению материла с помощью Стасова для новой оперы “Хованщина”. Но она не будет окончена. Вечером 11 февраля 1881 года Мусоргский сидел за фортепиано, внезапно потерял сознание, с ним “сделался удар”. Бородин перевез друга в военный госпиталь, устроив его туда не без труда. Казалось, он поправится, как сам уже надеялся. В эти дни Репин написал портрет Мусоргского, каким мы его знаем, — ничего от изящного офицерика не осталось, могучая личность перед нами. Портрет Мусоргского кисти Репина тем более поразил современников на очередной выставке передвижников, что композитор буквально наутро после последнего сеанса скончался.
Как “Хованщину” Мусоргского, так и “Князя Игоря” Бородина, заканчивал Римский-Корсаков, жизнь которого сложилась более счастливо, чем у его друзей, и продлилась до нового века, может быть, в силу его характера, в котором была какая-то особая цельность, даже стройность юного гардемарина, который с детства, прошедшего в условиях дворянской усадьбы, как и Глинки, мечтал о море, о путешествиях и 12 — ти лет был отцом определен в Морской кадетский корпус. Но вот что писал пятнадцатилетний кадет матери: “Мне хочется собрать все эти сочинения его вместе, потому что это наравне с Бетховеном и Моцартом; они всегда будут бессмертны… Чья опера лучшая в свете? Глинки “Руслан и Людмила”. Кто сочинил столько бесподобных романсов, такое Скерцо, как “Камаринская” и “Вальс-фантазия”? Кто написал такие увертюры как две испанские? Глинка. Но довольно о нем, хотя я рад об этом человеке написать десять страниц, хоть статью, чтоб уверить вас в его таланте и превосходстве над другими, хотя, к несчастью, он так мало оценен и понят…”
В 1862 году Римский-Корсаков, произведенный в гардемарины, отправляется в заграничное плавание, подчинившись воле матери и старшего брата (отец их недавно умер), хотя был готов, как Мусоргский, подать в отставку, чтобы посвятить всего себя музыке.
Плавание продлится три года. Он знал, чем будет заниматься на досуге в странствиях по морям и странам, — композицией, но вскоре всецело увлекается чтением. Он писал матери: “Ты все меня спрашиваешь, сочиняю ли я пиэски, к чему у меня, кажется, как говорят, есть талант. Нет, я не сочиняю ни пиэсок, ни пиэс, а талант у меня есть, и мне это не кажется, а я знаю это наверно… В России музыка только что начала с Глинки свое развитие, и все русские музыканты не идут, а летят вперед. Я бы должен поддержать это развитие музыки в России, из меня вышло бы много… А я теперь сижу и ничего не делаю…”
Возможно, это невольный упрек. А Балакиреву писал: “Все это плавание я постоянно читал: прочел, между прочим, “Илиаду” и “Одиссею”, ах, как это хорошо!.. Читал Шекспира, Белинского, Шлоссера и проч… Скажу Вам, что мне ужасно полюбился Белинский, я его читал и перечитывал… Шекспировых пьес я теперь знаю 25, шиллеровы все, Гёте — “Фауста”, “Германа и Доротею”, “Римские элегии”…
Да, это не плавание, а университетские бдения, вокруг же море, новые города и страны. Побывав в Европе, в Северной и Южной Америке, Римский-Корсаков мичманом (офицерское звание) возвращается в Петербург. В кружке он особенно сходится с Бородиным, который занялся всерьез композицией, а с Мусоргским одно время живет в одной квартире. Он заканчивает Первую симфонию, выношенную, очевидно, в плавании, и 19 октября 1865 года она была исполнена в концерте Бесплатной музыкальной школы под управлением Балакирева.