Репетиция конца света
Шрифт:
– Ну давай, давай, топай! – пробормотал он, нетерпеливо вглядываясь в сгущающиеся сумерки, и вздохнул с облегчением, когда высокий парень в джинсовой куртке выбрался из «Опеля» и затрусил к дому. Даже на расстоянии было видно, что куртка не на Алексеевском рынке куплена, и Зернов еще раз нетерпеливо вздохнул. Если ему повезет – то уж повезет по-крупному, это он по жизни знал. Вот клиент к цыганам прямой наводкой шпарит, и не бедный клиент.
– Ну, пошел, что ли? – не то спросил, не то приказал Поляков, и Зернов выбрался из машины, скинув форменную куртку и оставив на сиденье фуражку. Набросил простенький плащик и побрел к остановке, как будто не было у него в жизни других забот, как только дожидаться здесь скрипящего, одышливо пыхтящего, вонючего автобуса номер восемнадцать сообщением Доскино—Нижний.
Он поднял воротник плаща, упрятал голову в плечи, а сам так и зыркал глазами в сторону цыганского дома и «Опеля». Побаивался, что джинсовый парень вдруг оглянется, просечет неладное или заметит милицейскую «волжанку», притулившуюся за кустами.
Но парень, судя по всему, и не помышлял об опасности: завернул за угол дома, побыл там, а потом появился, поправляя что-то в кармане куртки. Заспешил к «Опелю».
– Ага! – отчетливо произнес голос Полякова в кармане плаща, где лежал радиотелефон, и Зернов ринулся через дорогу к джинсовому парню.
Тот какое-то время растерянно смотрел на бегущего к нему мужчину в длинном плаще, явно не видя в нем опасности, однако в это мгновение белая с синей полосой «Волга» вывернулась из-за кустов, да еще Поляков включил мигалку и сирену, так что даже недоумок догадался бы, что влип.
Парень какое-то мгновение перебирал на месте ногами, потом наконец-то сорвался в бег, однако, как это частенько бывало, сам вид милицейской машины, а главное – звук сирены, похоже, вышибли из него всякое соображение, так что ринулся он не к машине, а прочь, куда-то в чисто поле, в буераки-реки-раки, ломанул, словом, куда глаза глядят, но очень скоро споткнулся на кочках, среди которых возвышалась цыганская обитель, и уткнулся носом в землю.
Тут-то Зернов и насел на него. Навалился сверху, споро заломил за спину руку, в которой было что-то стиснуто. Не успел парень выбросить покупку, вот повезло! Зернов с силой надавил на его запястье – незадачливый нарк взвизгнул от боли и разжал пальцы. Зернов не удержался от смешка: это был презерватив, набитый беленьким порошочком. Презерватив... Нашли в чем добро продавать. Вот уж правда что – голь на выдумку хитра!
Сзади запыхтел толстяк Поляков:
– Взял? Ты его взял?
– А то, – сказал Зернов, поднимаясь и вздергивая с земли безвольную добычу. Просто удивительно, что делает страх с людьми. Довольно высокий парень, крепкий такой, спортивный, кулаки нормальные, а болтается, как тряпичная кукла, будто вовсе костей и мышц в нем не осталось, одна обвисшая джинса.
Он не сделал ни малейшей попытки сопротивляться, когда Зернов, где пинками, где волоком, пригнал его к «Волге», затолкал на заднее сиденье и надел наручники.
Глаза у парня – кстати, не такого уж дитяти малого, на вид ему дашь за тридцать! – были совершенно бессмысленные, залитые страхом. Два темных пятна на бледном лице. Он затравленно глядел то на хмурого, узколицего Зернова, у которого по жизни был злобный, всем недовольный вид, то на приземистого, широкогрудого Полякова, напоминающего профессионального тестомеса с простодушной физиономией недоразвитого ребенка.
– Гони в отделение, – самым суровым голосом приказал Зернов, сбрасывая плащ, сослуживший такую хорошую службу, и надевая форменную куртку. – Поздновато уже, конечно, но допросить мальчонку успеем.
– Пожалуйста, не... не надо в отделение, – выдохнул «мальчонка» таким трясущимся голосом, что, и не глядя на него, было понятно: добыча едва сдерживает слезы. – Пожалуйста... может, договоримся, а? Я... я вас умоляю!
Зернов и бровью не повел, ну а откровенный и, чего греха таить, глуповатый Поляков громко, с явным облегчением перевел дух.
Итак, не зря они сегодня приехали в Ольгино! Рыбка заглотила наживку и сейчас начнет метать икру!
Всем известно: женщины – существа весьма странные, и какая-либо логика им чужда. Любой нормальный человек с этом согласится сразу. Вот возьмем, к примеру, Алену Ярушкину, которую бросил муж. Бросил, по его собственному признанию, в том числе и потому, что она чрезмерно много времени уделяла заботам о своей фигуре. Шейпингу и танцам. И он ревновал жену ко всем мужчинам, ради которых она старается выглядеть молодой и красивой.
Нет сомнений в том, что Алена страстно мечтала о возвращении мужа, готова была ради этого на все. Что делает в таком случае нормальная жена? Конечно же, устраняет из своей жизни то, что вызывало конкретное неудовольствие обожаемого супруга. В первую очередь – бросает шейпинг и танцевалку. Однако эта странная особа, три дня назад предававшаяся жуткому, самоубийственному отчаянию, то есть хладнокровно перебиравшая способы, с помощью которых она сведет счеты с жизнью, мало того, что изменила мужу со случайным мужиком, – она, лишь только кончились праздничные выходные, кинулась на этот дурацкий шейпинг! А вечером собирается пойти в клуб Дома связи, где у нее назначен урок танцев...
И если приключение в СВ мужчина еще может как-то понять, ибо секс, конечно, самое сильное средство для разрядки в критической ситуации, то поход в шейпинг-зал будет носить для него несомненно маниакальный характер. Или эта дамочка решила еще немножко позаниматься, а расплеваться с увлечением потом, когда вернется муж? И далее предаваться шейпингу как тайному пороку? Украдкой?
Так далеко – за десятое января – Алена не заглядывала. К тому же десятого Михаил всего лишь вернется в Москву. А когда соизволит появиться в Нижнем... если вообще соизволит!..
И что должна в это время делать Алена? Сидеть у компьютера, лихорадочно строча романчик (сроки поджимают, деньги кончаются, а жить – пока ведь она решила еще немножко пожить, чтобы дождаться мужа! – на что-то надо). К тому же за эти невероятно тяжелые дни и мучительные ночи в ней вызрело, вернее, выплавилось некое новое сознание: она должна была себе – себе, никому другому! – доказать, что может . Что именно? Да все! К примеру, писать весело, иронично, с юмором, когда глаза беспрестанно набухают слезами и приходится надевать очки-хамелеоны, чтобы скрыть набрякшие веки. Она не станет метаться «меж чахи и ляхи», не ведая, куда себя девать, она не опустится, не растолстеет, подобно бесчисленному множеству своих сверстниц, не подсядет на «естественные транквилизаторы» типа сладкого, алкоголя или курева. Она не перестанет бегать на шейп, на танцевалку и в косметический салон. Она продержится до возвращения мужа и встретит его во всеоружии своей женской силы. Она...