Репортаж перед смертью
Шрифт:
========== Часть 1 ==========
– Я… я очень раскаиваюсь… Если бы я мог вернуть всё назад, то никогда… никогда… Простите… Я больше не могу… – человек в красной с чёрными нашивками арестантской робе закрыл лицо ладонями и затрясся в беззвучных рыданиях. Сидевшая напротив блондинка опустила глаза и чуть кивнула, давая знак своему оператору, что можно закончить съёмку. Красный огонёк стоящей на штативе видеокамеры устало мигнул и погас, словно ставя точку в ещё одной, полной страданий и боли человеческой трагедии. Несколько минут в комнате царила тишина, нарушаемая только судорожными всхлипами. Девушка протянула руку и нажала на чёрную кнопку на столе справа от себя. Громко щёлкнул замок, и
– Мэм?..
– Мы закончили.
Конвойный потянул заключённого за плечо, заставляя встать и следовать за собой. Тот не сопротивлялся, на ходу вытирая лицо руками, скованными железными браслетами, но у двери остановился и повернулся к своей недавней собеседнице:
– Мисс… мисс… Вы же придёте… придёте на мою казнь?
– Да, Роберт, – спокойно сказала девушка. – Я приду.
– Спасибо, мисс… Да благословит вас Господь… Спасибо…
Железная дверь с противным лязганьем захлопнулась, и в комнате снова наступила тишина. Блондинка зябко поёжилась: в помещении было прохладно. Или это нервное? Пожалуй, сегодня к цыплёнку по-пекински можно добавить бокал Шардоне и приятную компанию. Она это заслужила.
– Дерьмо… – раздавшийся за спиной голос заставил её поморщиться. Грей Фуллбастер, старый друг, коллега и «приятная компания», не одобрял ни сам проект, затеянный их телестудией, ни её, Люси, отношение к происходящему. Он и согласился-то на роль оператора только потому, что она сама его попросила и в категоричной форме заявила руководству, что ни с кем другим работать не будет. Начальство побурчало, но дало добро: как-никак мисс Люсьена Сердоболия, несмотря на свои двадцать четыре года, была одним из лучших репортёров студии, но, в отличие от других девушек-репортёров, брала не стервозностью характера, а умом и трудолюбием. Поэтому ей иногда делали уступки в виде разрешения самой выбирать себе оператора на съёмки, чем она и воспользовалась. Они с Греем были знакомы с детства и часто работали вместе, понимая друг друга с полуслова. Фуллбастер чувствовал её настроение и так мог поставить камеру, чтобы как можно лучше подчеркнуть достоинства своей подруги. Та, в свою очередь, доверяла ему и не дёргала при съёмке по пустякам, как это часто делали другие девушки, позволяя оператору спокойно делать свою работу. Обычно Грей поддерживал её, но в этот раз всё было иначе, и Люси впервые за все годы их совместной работы пожалела, что настояла на своём.
– Скажи, какого чёрта ты делаешь? – Фуллбастера чуть ли не шипел от злости. Обычно спокойный и безэмоциональный, сейчас он буквально истекал ненавистью и раздражением.
– Я делаю свою работу, Грей, – спокойно сказала блондинка, не поворачиваясь к напарнику и стараясь не ёжиться под его обжигающим взглядом.
– Таскаться на казни тоже твоя работа? Неужели так интересно смотреть, как подохнет ещё одна сволочь?
– В смерти нет ничего интересного. Особенно в смерти на электрическом стуле. И если бы ты хоть раз был там…
– Нет, уволь, – перебил её Фуллбастер. – С меня достаточно видеть их мерзкие рожи во время съёмки. Это ты у нас Мать Тереза – стоит очередному ублюдку порыдать перед камерой, и тебе становится его жалко.
Оператор ещё что-то гневно выговаривал ей, но Люси его уже не слушала. Жалко? Нет, ей не было их жалко. Своими преступлениями они заслужили столь суровое наказание. Но это совершенно не значит, что в свои последние минуты эти люди должны быть лишены даже такой малости, как присутствие на казни близкого человека или священника. Как бы пафосно это не звучало, но то, что происходило в этой камере, было ни чем иным, как исповедью. Не каждый из тех, кто сидел напротив, был набожен или решался открыться перед обрюзгшим, равнодушно выполняющим свои обязанности
Сама она не чувствовала к тем, кто садился перед камерой, ни жалости, ни ненависти. Это просто работа. Спокойствие было маской, некой бронёй, защищающей и от наплыва чувств, и от ночных кошмаров. Люси давно уже научилась закрываться в жёстком коконе напускного равнодушия, оберегая себя от острых уколов судьбы, и сейчас это умение как никогда пригодилось ей. Встречаясь глазами с очередным приговорённым или садясь перед толстым стеклом в камере смерти, мисс Сердоболия неслышно захлопывала толстые створки своей раковины и словно просматривала очередную серию телевизионного ужастика, держа в подсознании мысль о нереальности происходящего. Так было легче, иначе она уже давно сошла бы с ума.
Увидев, что его никто не слушает, Грей молча начал собирать аппаратуру. Люси бегло просмотрела лежащие перед ней на столе листы с пометками, убрала их в папку и уже хотела подняться, как дверь отворилась, и в комнату вошел офицер:
– Простите, мэм, там ещё один заключённый хочет с вами поговорить. Я знаю, это немного против правил, но…
Блондинка досадливо закусила губу и обернулась к напарнику. Тот пожал плечами, давая ей право самой решить, заканчивать ли на сегодня работу или нет. Немного подумав, она всё же согласилась:
– Ничего страшного, мы продолжим. Нам нужно полчаса.
Мужчина кивнул и вышел. Люси приготовила чистые листы и закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться. Она слышала негромкое чертыханье Грея, налаживающего камеру, шаги в коридоре, отрывистые команды конвоя, громкий лязг железной двери. И только когда свободный стул напротив чуть скрипнул под весом севшего на него человека, девушка открыла глаза. Но головы не подняла, ожидая, когда её будущий собеседник окончательно устроится на своём месте. Ещё пара минут. Теперь пора.
Взгляд скользнул вперёд и упёрся в сложенные на столе руки. Они так много говорят об их обладателе. Крупные кисти, чуть загорелая кожа. Скорее всего, молодой, до тридцати лет. Сильный, накаченный. Пальцы сцеплены в замок – закрылся, к откровенному разговору ещё не готов. Но спокоен – руки расслаблены, ни одного лишнего или нервозного движения. В разговоре явно заинтересован, иначе положил бы руки на колени, а не на стол, то есть наклонился вперёд, к своему собеседнику. Что ещё? Татуировок нет, только несколько старых шрамов, значит, жизнь его, скорее всего, не баловала. Пока всё, можно поднимать глаза.
Да, действительно, молодой и весьма симпатичный: открытое лицо, чётко очерченные губы, серые глаза, широкие скулы, высокий лоб, растрёпанные розовые волосы. В принципе, ничего необычного, вот только взгляд… Прямой, спокойный, уверенный, будто этот человек находился не в камере смертников, а на веранде своего загородного дома. Все, кто сидел здесь прежде, смотрели иначе: затравленно, обиженно, надменно, нагло, с ненавистью, с болью… Кто-то уже смирился со своей участью, кто-то ещё сопротивлялся, до конца не веря в происходящее. Но её новый собеседник не принадлежал ни к тем, ни к другим. И это немного настораживало.