Решальщики. Движуха
Шрифт:
ГПАВАЯ ШЕСТАЯ
Это было непросто. Совсем непросто.
А все потому, что Гена Шалимов оказался — мало того что опером с большой буквы «О», так еще и «опером с принципами».
Без наличия второго пункта проблема спокойно решилась бы достойным денежным воспоможением. А так — пришлось в полный рост задействовать близкие к НЛП [31] шарлатанские приемчики. Грубо говоря, давить на совесть, вызывать жалость, густо кадить елеем и попеременно жать на педали — то справедливости, якобы непременно должной восторжествовать («ага, щас! разбежалась!»),
31
Здесь — нейролингвистическое программирование.
И в конечном итоге Шалимов сломался. Сломался на присущей характеру всякого настоящего профессионала Страсти. Той самой, что не подразумевает способ видения «как», а, когда того требует ситуация, не раздумывая, хватать ноги в руки и бросаться покорять полюс холода вслед за Амундсеном и капитаном Татариновым.
В половине девятого горстка искателей приключений на известную часть тела отправилась в дорогу. Отправилась на «фердинанде» решальщиков и без мало-мальски разумного плана в разумных в общем-то головах. (Гордей в данном случае составлял исключение — вроде как подтверждающее правило.) Отсутствие плана объяснялось тем, что для разработки такового исходных данных все едино не хватало, а потому им, планом, даже не стали заморачиваться. Положившись на посконное: «Удалой долго не думает». Тем более что годами накопленный служебный опыт все равно учил лишь тому, что ни один план сражения, как правило, не доживает даже до первой атаки.
За руль микроавтобуса сел Купцов. Сейчас ему предстояло доставить Гордеева и Гешу на Балтийский вокзал, а уже оттуда, на пару с Петрухиным, оперативно домчаться до Сергиевки по кольцевой автодороге. Конечно, распылять силы и средства и без того миниатюрного отряда не шибко хотелось. Но Димка резонно заметил, что, коли уж Гордею настоятельно рекомендовано добираться до места именно электричкой, и именно с Балтийского вокзала, нельзя исключать, что посадку в пригородный поезд могут контролировать со стороны. Так что невольно пришлось соблюдать навязанные извне условия игры. Э-эх, еще бы знать: кто конкретно, а главное — каким численным составом, против них играет?
По пути следования к вокзалу Кириллу в очередной раз зачитали его не права, но обязанности. Как то:
— сразу после высадки и вплоть до прибытия на место держаться от Шалимова на расстоянии, не превышающем десяти метров;
— в контакты с незнакомцами не вступать, а в случае появления на горизонте знакомцев — немедля сигнализировать о том путем невинного приглаживания шевелюры обязательно левой клешней;
— и, наконец, самое важное — попыток «соскока» не предпринимать. В противном случае облеченный соответствующими государевыми полномочиями в виде «ксивы», спецсредств и служебного ПМ товарищ Шалимов незамедлительно и безо всякого предупреждения пустит в ход — и второе, и третье…
Так за методическими наставлениями-разговорами они добрались до первого перевалочного пункта. Где, выгрузив «полицейского и вора» на привокзальной площади, микроавтобус рванул в направлении Митрофаньевского шоссе. Имея в запасе невеликую фору перед железнодорожным, а следовательно, идущим без пробок и светофоров транспортом.
— Блин, Витя! Ну сколько можно за это жевать?.. А я тебе еще раз говорю: не с твоим носом мышей
Петрухин скинул звонок и матюгнулся.
— Что, снова в ночной дозор напрашивался? — догадался Купцов.
— Ага. Свербит у него, понимаешь, в одном месте. Типа, спит и видит: как бы еще разок сменить костюм босса от хуги босса на «песчанку» командира спецназа.
— Тогда уж, скорее, на спинджачок. Цвета малинового звона на заре.
— Да тут не в фасоне и не в расцветке дело, — досадливо поморщился Дмитрий. — Я ему русским языком с самого начала объяснил, что с его портретом, известным всему прогрессивному человечеству — начиная от постояльцев «Крестов» и заканчивая читателями книги «Бандитский Петербург», отныне можно появляться исключительно на светских раутах и по телевизору. И уж всяко не в местах, планируемых для проведения оперативно-розыскных мероприятий.
— А он?
— А он встал в третью балетную, она же — баранья, позицию и заявил, что вызов был брошен персонально ему. Дескать, если он не подскочит в Сергиевку, то серьезные люди получат основания говорить о том, что Витька Брюнет приссал и, чтобы тянуть мазу за себя любимого, «шестерок» отправляет.
— Стесняюсь уточнить: а «шестерки» в данном контексте — это?..
— Не стесняйся. Это именно то, о чем ты подумал… Ладно, кажись, я его сейчас все-таки дожал/убедил. Хотя… с этим рейнджером в законе все равно заранее ничего нельзя просчитать.
— Это точно…
Какое-то время решальщики молчали. Каждый о своем. Купцов, как нетрудно догадаться, о Яне. А вот Петрухин…
— И все-таки, Лёнька, почему этот самый анонимный доброжелатель озвучил Вите время 23:30?
— Да я уже весь мозг себе изгрыз, размышляя об этом.
— И каковы результаты?
— Окромя изгрызенного мозга — пока никаких, — честно признался Купцов.
— Но ведь в этом должен быть какой-то потаенный смысл?
— Безусловно. «Я понять тебя хочу, / Смысл я в тебе ищу». [32]
32
Цит. из А. С. Пушкина «Стихи, сочиненные ночью во время бессонницы».
— Красиво сказал.
— Это не я — Пушкин.
— Да? Надо же… Э-э-э, брателло! Ты того… После станешь разговоры разговаривать, — заворчал Дмитрий, реагируя на попытку коллеги оживить мобильный телефон. — А сейчас давай-ка лучше притопи по трассе. Обеими, так сказать, руками и ногами.
— Да я буквально один нанозвоночек! — взялся оправдаться Леонид.
— А тебе не кажется, дружище, что продолжать контролировать единоутробную сестрицу, перешедшую из статуса школьницы в студентку СПбГУ, это есть проявление особо циничной формы недоверия?
— А я не Ирке, я хочу Яне позвонить. Узнать, как там у нее дела сегодня.
— Нормально дела. Врач сказал, что повторная операция, скорее всего, не потребуется.
— А ты откуда знаешь? — насторожился Леонид.
Петрухин сообразил, что брякнул лишнего и нехотя пояснил:
— Да я… В общем, был сегодня утром в тех краях. Вот и заглянул. На… наноминуточку.
Купцов резко переменился в лице и, стараясь за суровостью скрыть досаду, довольно жестко вопросил:
— Я ведь тебя еще на «Океане» предупреждал, чтоб ты не совался на чужие грядки?