Решающий шаг
Шрифт:
— А кое-кому дает и зерно на посев!
— Все-таки я сомневаюсь.
— Почему?
— А кто у нее служит? Опять прежние люди: хромой мирза, волостной Ходжамурад...
Гандым, почесывая бок, возразил:
— Э, брат, не говори так! Есть и новые люди.
— Кто?
— А Иван, друг Артыка!
— Один Иван что?..
— А Тайлы-Таган? А Ашир, Мавы? Нет, теперь и наши люди сидят в управлении.
— Да, это не такие люди, как полковник. Они не брызжут слюной, а говорят так, словно в близком родстве с тобой.
— Что ни говори, а прежних порядков нет.
— Какие там прежние порядки! Ты скажи, молодец, как они спасали народ от голодной смерти!
— Вы меня послушайте! Я был у них в городе на собрании. Они не говорят «будь что будет», не приказывают, как начальники, а спорят о каждом деле и потом руки поднимают. За кого больше рук поднимется, на стороне того, считай, и правда. По-народному решают дела.
— Раньше было так в управлении: не сунешь стремянному или сторожу, так и дверей не увидишь. А теперь сидящие там встречают тебя, как родного брата.
— И Куллыхан такой?
— А что один Куллыхан? По-моему, и у него дорога под ногами не очень гладкая, не сегодня-завтра он тоже слетит со своего места.
Тут же среди дейхан сидел Ашир. Он иногда выезжал в аулы по поручению Ивана Тимофеевича, который стремился укрепить связь совета с дейханами. Бывая в своем ауле, он помогал матери по хозяйству и часто оставался провести ночь под родным кровом.
— Советское правительство, — сказал он, — не один человек. Советская власть — это сам народ. Он должен выбирать всех, от старшины в ауле до самого высшего. Все члены совета и председатель тоже должны быть выбранными. Если это сейчас не проводится в полной мере, так только потому, что не весь народ это понял.
Гандым похлопал по спине несговорчивого соседа:
— Эх, где тебе спорить с Аширом! Он все земли прошел, по-русски говорить умеет. Это он и царя свалил!
Кто-то возразил Аширу:
— Что ж, выборы — трудное дело? Собрались, поговорили — и выбрали. Разве мы не выбираем и мираба сразу, как сядем?
— Да, выбираем, как сядем, а потом целый год и плачем. Сколько мирабы сожрали народного добра!
— А что, сейчас нет негодяев? Говорят, в город привезли пятнадцать тысяч пудов зерна. А сколько, думаешь, слопал Куллыхан со своими дружками?
— Кто такой Куллыхан — известно. А надо и то сказать, что при старых порядках ни одного фунта этого зерна не досталось бы дейханину.
— Верно!.. Разве не советская власть спасла нас от голода?
Ашир опять вступил в разговор:
— Дом разрушить легко, построить трудно. А тут дело более сложное. На развалинах старого строится новое государство. Пока советская власть окрепнет, немало еще у нее будет таких прихвостней, как хромой мирза. Но его нельзя смешивать с советской властью. Советская власть говорит: земля и вода должны принадлежать не баям, а дейханам — тем, кто трудится в поте лица...
— Молодец, Ашир! — похвалил Гандым. — Вот правильные слова!
— ...Заводы, фабрики и железные дороги должны перейти под контроль рабочих и стать собственностью советского государства, то есть народа.
— Эге! И Артын-ходжайн будет на это согласен?
— А где твой ходжайн?
— В этом году у него на водокачке сова поет!
— Постепенно все уладится, — продолжал Ашир. — Надо только, чтобы каждый помогал советской власти. Советское правительство — это наше правительство. Во главе его — мудрый Ленин...
— Да, вот тот, кого зовут Лейлин, — говорят, — богатырь.
— Если бы он не был сильным, разве он опрокинул бы царя?
— Он друг всех народов, наш брат, — закончил Ашир.
— Я слышал, у Лейлина есть свое войско, — большевики.
Ашир улыбнулся:
— Подожди немного, и ты поступишь в это войско.
— И поеду в Петроград?
— Зачем в Петроград? Организация Ленина есть и в нашем городе. Может, позже и в наш аул придет.
— Эге, Ашир! Значит, и ты его нукер?
— Я с ним всей душой.
— Я же говорил, что Ашир молодец!
Было уже близко к полуночи. Все разошлись по кибиткам и шалашам, Ашир остался один. Год своей жизни он провел на тыловых работах, уже полгода ходит вдовцом. Хотя он и дал Артыку слово, что не женится, пока все не наладится в мире, но одиночество тяготило его и часто заставляло задумываться. Посеянная им пшеница хорошо взошла. Ячмень созревал. Дыня разбросала плети во все стороны... Может быть, жизнь теперь и станет лучше, но кто будет сидеть в его кибитке?
Состояние Ашира было похоже на то, в котором находился Артык весною шестнадцатого года. Приезжая в аул, он и вечером, ложась спать, и утром, вставая, все думал о семейной жизни. Из девушек аула больше всех привлекала его сестра Артыка — Шекер.
Но Шекер пошел лишь шестнадцатый год, а он — вдовец! Понравится ли он Шекер? Согласится ли Нурджахан отдать дочь за вдовца? Что скажет Айна, и как на это посмотрит Артык? Ведь он опять ушел к Эзизу, и теперь они — снова враги!
И Ашир пришел к выводу, что его мечта о Шекер несбыточна. Разве потерпел бы он, если бы его враг вознамерился искать с ним родства? Характер Артыка достаточно хорошо известен Аширу. И все же он чувствовал, что Шекер все больше завладевает его сердцем. Он думал о ней целыми днями и чуть не каждую ночь видел ее во сне. Часто оставаясь наедине с самим собой в поле, он, думая о Шекер, принимался вдруг петь, как Артык когда-то.
Однажды под каким-то предлогом Ашир отправился в кибитку Артыка. Нурджахан встретила его, как родного сына. Айна разговаривала с ним, как с близким человеком. Но Шекер!.. Ей как будто неловко от присутствия Ашира. Встретившись с ним глазами, она тотчас отводит их. Свесив косы по обеим сторонам груди, она сидит над вышивкой, опустив глаза, и лишь временами бросает на гостя быстрый и незаметный взгляд. То она поднимает одно колено, то другое, быстро-быстро оторвет нитку и медлит, вдевая ее в ушко иголки. Все это говорит Аширу, что она не стала еще вполне взрослой. Но ее открытый лоб, круто изогнутые тонкие брови, губы, которым так и хочется улыбаться, слегка вьющийся локон на полной щеке доводят Ашира до опьянения. Он всегда считал дом Артыка своим, а теперь совсем потерялся. Руки у него не дрожали, но, переливая чай из пиалы в чайник, он пролил его на ковер. Ему хотелось заговорить с Шекер, и он не решался, боясь, что она не ответит ему.