Республика Ночь
Шрифт:
Милена хищно улыбается: ее белые ноздри раздулись, трепеща.
– Попса, – радостно произносит она. – Ну, теперь им кранты. «20 костей» – закрытый элитарный клуб. Выходит, здесь устраивают вечеринки для своих, включая party с нелегальным музоном. А на входе-то как полагается: афиши с блэк, индастриал и паган-метал… понятное дело, почему не хотели открывать. Странно, что еще курить на улицу выпускают! Ах да, это фишка клуба, – она тычет когтем в стикер у бара, перечеркнутые клыки с сигаретой. – Внутри нельзя дымить, сторонники спортивного вампиризма. Труп, ведущий здоровый образ жизни… Звучит, правда? Хуйкина политкорректность: сдираем европейскую моду, не врубившись в ее суть. Что ж, это облегчает задачу. Согласно закону Московии, я могу арестовать каждого,
Попсаааа… то-то меня так плющит. Тошнотворная музыка, придуманная извращенцами, которым солнце сожгло остатки мозгов. Удивительно, как я еще не сблевал? Еле сдерживая рвотные позывы, отстегиваю от пояса отключенный телефон, на нем МР3-плеер; руки трясутся, пока я вбиваю пин-код и засовываю в уши провода. Нажимаю первую попавшуюся кнопку. Summoning, Адом и могилой благословенный Summoning, диск Minas Morgul. Хрип певца – слаще меда. Уфф… кажется, полегчало. Милена терпит ужасный музон, игнорируя отдавшихся попсе вампиров. Обшарив взглядом «яблоко», она манит меня наманикюренным пальцем. Тычет когтем вверх. Над танцполом установлены VIP-столики: зеленое сукно, готичные лампы в виде круглых красных черепов. За одним из них (в самой середине) сидит молодой мужик, на макушке – модная фетровая шляпа. В левой руке – кровососущая чихуахуа (как я уже говорил, их кусают на продажу цы-гане-мулло), ладонь правой зажала стакан с запотевшей белой жидкостью. Зубкова не ошиблась: уж альпа-то легко узнать даже с километрового расстояния. Уникальные существа, переселенцы из Германии: помимо крови, обожают материнское молоко, считают его изысканным деликатесом. Людей сейчас нет, поэтому довольствуются коровьим. Испытывают привязанность к животным, могут превращаться в собак-демонов, как обычные вампиры – в волков. Честно говоря, с чихуахуа альп выглядит придурком: по средневековой мерке ему положен дог или сенбернар, но тухлый стиль гла-мура оплел вампиров щупальцами, словно ангельский спрут.
Обычно альпами становились неродившиеся младенцы, от коих мать избавилась, засыпав вагину толченой лошадиной гривой. Скажите, пожалуйста: парень-фотомодель, словно сошел с рекламы черных плащей Келвина Кляйна, а на самом-то деле – жертва аборта. Внешность обманчива, альпы очень сильны… Чтобы его убить, нужен чемодан серебряных пуль. А у нас, разумеется, их нет. Длинные пальцы альпа чешут шерстку животного, нога притопывает в такт гнусному музыкальному ритму. Из-за грохота музыки красавчик не чувствует наших шагов. Мы с Миленой подходим к нему с двух сторон: он не видит и не слышит, глаза устремлены на танцпол. Сдвинув соседние стулья к бокам альпа, садимся за его столик – я слева, Милена справа. Нырнув двумя пальцами в вырез грязного, измятого жакета, она изящно извлекает золотой значок Службы вампирской безопасности.
…Чихуахуа жалобно скулит. В прозрачных глазах альпа нет и тени тревоги. Сняв руку с собачьей холки, он элегантно поправляет шляпу: по слухам, края приколочены к черепу гвоздями. Я напрягаю глаза, но не вижу на полях железных кружочков. Альп любезно улыбается мне.
– Предпочитаю обходиться клеем, – хрипит он, прочитав мои мысли. Палец стирает каплю, стекающую по стакану: характерный немецкий акцент искажает слова, делая их лающими и резкими. – Полагаю, вы пришли из-за моего звонка? Тогда просто удивительно, почему Служба вампирской безопасности так тянула. Вдобавок вы странно выглядите, особенно красные пятна на жакете фроляйн. Впрочем, меня это не касается. Чем откроем нашу беседу, господа? Начнете сразу шантажировать меня прослушкой запрещенной музыки? Или, может быть, ради счастливого знакомства заказать вам обоим по коктейльчику?
Тут уж впадает в растерянность даже Зубкова: тонкие губы слегка приоткрылись, из левого уголка рта одиноко высунулся сахарный клык.
– Почему же вы бросили трубку, когда офицер спросил ваше имя?
– А то я вашу контору не знаю, – деликатно усмехается альп. – Приняли бы меня за наркомана, у которого «серб» из ушей сыплется. Если агентам сообщаешь чистую правду,
Во тьме глаз Милены появляется странный блеск. Я не могу понять – то ли это злость, то ли восхищение альпом. Мужик запросто обвел вокруг пальца спецслужбу целого государства, заставив танцевать по своим правилам.
– Вау-вау! – выжимает из себя она. (Пожалуй, это все-таки восхищение.) – Хорошая игра. Но по ходу назревает очевидный вопрос. Для чего вы это делаете? За всю свою смерть я не видела, чтобы альп жалел девицу.
Альп смеется – так, что брызги молока летят на зеленую скатерть.
– Я никого и не жалею, – стараясь перекричать музыку, орет он. – Моя задача – использовать случай с девушкой, хочу по максимуму привлечь к себе внимание. Те существа на «мерсе» не знали, что за ними наблюдает альп. Иначе они бы сделали все возможное, чтобы меня прикончить. Одно из достоинств моего подвида – это зрение, никакого бинокля не нужно. Так вот, я позвонил в СВБ по прозаической причине: я мечтаю сдохнуть. Сто лет моя душа погружена в черную депрессию, одержима декадансом, мне не хочется ходить по земле. Интеллигентно говоря, все заебло. Я завидую вам. Типовые вурдалаки, когда их заест тоска, имеют шанс совершить самоубийство – сесть в ванну со святой водой, сделать инъекцию серебра… простецкий народ бросается грудью на осиновый кол с «черного рынка». Кризис породил волну суицида среди вампиров. Молодежь почти не помнит романтичное средневековье, им легче. А вот нам, старикам, тоскующим по фиалковому горлу девственниц, все грустнее поглощать куриное филе на черных мессах. Раскройте любую газету, страницы полны скорбной статистики. Множество кровососов стреляются серебряной иглой из арбалета, идут на передоз «серба», посреди бела дня выходят без крема на жаркое солнце. Мне тысяча лет… я знавал нечто повкуснее, чем гемоглобин пойманных в джунглях шимпанзе. Давно мечтаю покинуть этот мир, но вы знаете – альпа очень трудно убить. Практически невозможно. Я обречен киснуть в Москве веки вечные.
– Как трогательно… – со знакомым мне презрением произносит Милена. – Сочувствую, блядь, с детской горестью. Ну так и с чего вы взяли, что проблема решится, если вы сольете нам компромат на тех мальчиков?
Подумав, альп берет кровянку, стоящую рядом с солонкой и перечницей. Хорошенько встряхивает, на поверхность молока падают брызги крови. Красные пятнышки на белом, типа шляпка мухомора наоборот. Резко запрокинув голову (шляпа и верно не сваливается), он залпом допивает полученный коктейль. Слизнув снежную каплю, альп перестает улыбаться. Чихуахуа-вампир поджимает хвостик, настороженно дергает ушами.
– Это очень серьезные мальчики, – шипит он. Лицо Милены каменеет. – И их начальник – бывалый кровосос. Хозяин фирмы, отличился в девяностые, когда у нас начинали «вампирский капитализм». Сколотил состояние, убрав конкурентов с помощью серебра. Доказательств не нашли, свидетели исчезли. Его контору знают все, и он не любит быть на виду. Богатый чувак, хотя и не кровяной олигарх. В общем, я запомнил номер «<мерса», у них между цифрами стоит особая символика. Слушайте, я не люблю повторять…
…Неожиданно протянув руку, Милена закрывает ему рот белыми пальцами. Водянистые глаза альпа смотрят поверх ее маникюра – он ничему не удивляется. Зубкова снова лезет за вырез, достает пятисотрублевку: похоже, у нее в лифчике настоящий мелкооптовый склад.
– Иди, – говорит она мне, кивая в сторону бара. – Возьми себе коктейль.
– Я НЕ ХОЧУ коктейль, – отвечаю я злобно, чеканя слова. – Катя – моя сестра. И я должен услышать, что с ней случилось.
Некоторое время Зубкова борется с собой. По поджатым губам видно, что она выбирает: как обычно, дать мне в зубы, либо просто выплеснуть в лицо остатки молока. Ни хрена. Вот здесь уж ей я ни за что не уступлю.