Республика - победительница
Шрифт:
– И куда вы хотите?
– В германский экономический союз. Туда, где Чехия и Словения. Для них все получилось хорошо…
Польскую границу я пересек перед Яворжиной. Закопане выглядит красиво, настроение самого настоящего альпийского курорта. Двухполосное шоссе до Кракова солидное, ехать можно быстро. Краков немного походит на Львов, вот только в нем мало центральноевропейской почтенности, намного больше польской разорванности – хотя назвать это неприятным и нельзя. Еврейский Казимир заставляет вспомнить варшавские Налевки, но здесь более приятно. Ночью – как мне показалось – здесь даже полицейские пьяны.
Посреди ночи в городе раздался ужасный грохот, сразу же потом развылись сирены полиции и скорой помощи. Я сидел
– Теракт, - сказал кто-то, - на Шевской.
Шевская представляет собой популярное в Кракове местечко, там множество пивных и дискотек. Мы побежали туда. Выглядело все ужасно. Кровь на мостовой, оторванные конечности. Трупы, прикрытые синим полицейским брезентом, как раз сносили под стенку. Раненных перевязывали. Все были в шоке. Одни плакали, другие рвали, кто-то кричал в мобильный телефон.
– Украинцы, - повторяла толпа, выглядящая так, словно бы неожиданно протрезвела.
Сандомир – обалденный город. Из кракова к нему ведет двухполосное шоссе, построенное еще в сороковых годах, так что сейчас оно в среднем состоянии. Вокруг обновленного старого города растянулись модернистские, выкрашенные в белый цвет кварталы. Древний польский город обрел вторую жизнь. Точно так же дело обстоит и с Завихостом, который – наряду с Сандомиром и Казимиром на Висле – стал жемчужиной центральной Польши. Она тоже белоснежная, модернистская, но замечательно вписанная в пейзаж и очень уютная: довольно-таки узкие улочки спускаются вниз по речному скосу, то тут, то там расширяясь в небольшие площади с кафешками. Это вовсе не копирование Италии, скорее – совершенно новое качество в данной части Европы. Завихост и Сандомир – это одни из тех мест, которыми Польша явно должна гордиться.
А в ЦПО пейзаж центральнопольский – относительный достаток, селянскость и деревенскость – дополнили промышленные предприятия. Не все они действуют. Некоторые превратились в довольно-таки пугающие развалины. Под Кельцами я выбрался на двухполосное шоссе Краков – Варшава. И через сорок минут уже был в Радоме.
Город обладает любопытным и обширным центром, в его архитектуре заметны все эпохи: от средневековья и нового времени, до урбанистических основ XIX века и модернизма века двадцатого. Здесь действует несколько фабрик и заводов: оружейное производство, телефоны, обувь. Работы много, так что город обладает почтенным, мещанским настроем. Настрой, правда, не нравися местной молодежи, которая считает Радом "дырой для ворчливых стариков, в которой ничего не происходит". Каждый, с кем я разговаривал, желает выехать в Варшаву.
Я катил по скоростному шоссе в Варшаву и размышлял над тем, а как бы выглядела эта страна, если бы в сороковые годы она не получила те знаменитые западные кредиты.
После войны, - думал я, - Польша была бы бедна, словно церковная мышь. Все свои стремления ей пришлось бы отложить на потом. Вместо расширения шло бы восстановление, и оно было бы долгим, сложным и поглощающим большую часть средств. Смиглы-Рыдз с нимбом победителя над головой, скорее всего, не удержался бы от того, чтобы навязать полякам еще более авторитарный режим (а элементы культа личности Рыдза существовали и перед войной), обосновывая это сложным положением страны и необходимостью борьбы с элементами, деструктивно влияющими на чудом спасшееся государство. Или что-то в этом же духе.
К амбициозным межвоенным проектам наверняка бы возвратились – и это при попутных ветрах – в пятидесятых годах. Но тогда цивилилизационная гонка была бы практически невозможным. Мир не стоял бы на месте, страны, которых не коснулась война, которая шла бы исключительно на территории Польши и Германии, развивались бы, расширяли инфраструктуру. А Польша осталась бы со своими болотистыми дорогами, с запряженными лошадями телегами, вечно бедной деревней и националистической диктатурой. И с неисполненными амбициями, незавершенным ЦПО, не смея даже мечтать об автострадах, думая лишь про
И кто знает, - думал я, подъезжая к Варшаве, - а полакомился бы на столь бедную, валящуюся страну даже погруженный в маразме Советский Союз. По крайней мере, на ее восточную часть.
На второй день я выбрался в Сыробржице под Варшавой. Свое имение уже много лет там имеют Сыробржицкие, когда-то богатые помещики, а теперь одно из многих богатых семейств, которые могут называться пост-помещичьими, потому что с земли уже не живут. Молодые Сыробржицкие работают в Варшаве – один сделался признанным архитектором, второй владеет юридической канцелярией, самый младший отправился на финансовую стезю. Все это карьеры, типичные для представителей шляхты. Помещичий образ жизни они ведут по уикендам и в отпусках. Тогда они выезжают на охоты, ездят в гости друг к другу, заботясь о поддержании извечных соседских связей. В Сыробржицах остались только их родители, пани Мария и пан Юлиуш Сыробржицкие. Я поехал к ним, поскольку меня попросили привезти им некоторые документы, а кроме того, мне было интересно, а как видят ситуацию в Польше помещики. Тем более, что пан Юлиан считается оригиналом.
Мы сидели с Сыробржицкими в беседке. Сентябрь заканчивался, но было еще тепло. Листья только-только начали желтеть.
– Ну, и как пану нравится в этой нашей Польше? – спросил Сыробржицкий, разливая по рюмкам айвовую настойку.
– Неожиданная страна, - ответил я. – Несколько иная, чем я себе представлял. Она жива, несмотря на столько препятствий: внешних, внутренних…
– Ну да, жива, - ответил хозяин. – Только выше самой себя не подпрыгнет.
– Что вы имеете в виду? – спросил я, делая маленький глоток. Айвовая настойка была великолепна.
– Понимаете, мы страдаем синдромом импотентной империи, - ответил Сыробржицкий. – Ведь когда-то мы все же были державой, и таковой осталась память о нас самих. А как только получили независимость, ничего более, только лазим и вопим, какой державой являемся.
– Это я заметил, - усмехнулся я.
– Этот плач о колониях, закончившийся компрометацией в международном масштабе, этот великодержавный захват Заользья, которое, если бы не Англия с Францией, у нас тот час же отобрали бы, все то предвоенное и послевоенное пустозвонство, ничего не имеющее с действительностью, потому что немцы раздавили бы нас и не поморщились, такой был у них перевес. Или вся эта гротескная история с повторной славянизацией восточной Германии, все это Междуморье, которое у нас попросту распалось. После каждой попытки сделаться сверхдержавой, реальность доказывает нам, что мы стреляем в белый сет, как в копеечку. И показывает, кем мы являемся на самом деле: страной, для Европы довольно большой территориально, но, к сожалению, малой, если речь идет о реальной значимости. Ведь вы же знаете, Россия тоже огромная. И что с того? Мы просто не справляемся с этой своей воображаемой имперскостью, и она тоже всякий раз заканчивается так, как заканчивается. Не какой-то катастрофой, хотя в 1939 году мы были к ней очень близко, а просто тем, что нас садят на место. Вот глядите: в сороковые годы мы были ого-го какой сверхдержавой, допущенной к союзнической сиське, а потом нам моча в голову стукнула, и те же самые союзники начали угрожать нам налетами.
– А сейчас? – спросил я. – Похоже, немного успокоилось.
– Да вы только послушайте публичные дебаты, - ужаснулся Сыробржицкий. – Польша то, Польша сё, мы великая и могущественная страна, мы должны играть большую роль в Европе, Польша вперед, Польша – в бой, с Польшей не брыкаться, повсюду враг, которого необходимо победить, а развернуть крылья нам не дают предатели польской идеи, евреи, украинцы, немцы, черт и дьявол. Знаете ли, эта наша внутренняя потребность быть империей – по-настоящему, на удивление сильна. Вот поглядите на нашу футбольную сборную: уже полтора десятка лет все ее лупят, но все, с каждым матчем ожидают, что она разнесет соперника в пух и прах и сделается чемпионом мира. Мы никак не способны понять, что у нас просто паршивая сборная, и после каждого проигранного матча изумленно мычим: "Ну как такое могло случиться?!".