Ресурс Антихриста
Шрифт:
— Чисто, шеф!
— Странные люди, суетливые, нервные, — вслух недоумевал тот. — Авария уже давно ликвидирована, а им все никак неймется. Нет, здесь спокойно поговорить не дадут. Что ж, закончим нашу пресс-конференцию в другом месте. Вставайте, Гиацинтов, и поедем с нами!
Гриф поднялся с места и с трудом сделал несколько шагов, его шатало. Толстяк вежливо взял его под руку.
Перед тем как открыть дверь, он двумя пальцами больно сжал мочку уха Грифа и тихо сказал:
— Сейчас выходим. И не вздумай дергаться, гнида, иначе я из твоих драгоценных яиц омлет сотворю!..
И вот теперь, находясь на заднем сиденье «Мерседеса» между двумя молчаливыми
Он ехал в пугающую неизвестность, ехал побитый, несчастный и вновь по-пролетарски нищий — четверть часа назад ему пришлось расстаться с честно заработанными баксами, которые он хранил у сестренки. Заодно он был вынужден «засветить» и свое потайное лежбище. Из двадцати тысяч он возвратил шестнадцать, остальное ему условно списали на кутеж, что, впрочем, почти и соответствовало действительности.
«Все, отлетал, — думал Гриф, досадуя на свою разнесчастную судьбинушку. — Говорил ведь тот, в банке, два-три месяца дома не появляться, так нет, сунулся мудило на свою голову… А хаза, пропади она пропадом, ведь и половины навара не тянет, вместе со всем барахлом. Свалял дурку, ой, как свалял!..»
И все же, несмотря на отчаянное положение, в котором он очутился, один утешительный для себя момент Гриф-таки узрел. «Если бы хотели убрать, то и повязку бы не надели, — прикидывал он в уме. — От приговоренного на тот свет что-то скрывать нет смысла. Им бабки нужны, а бабки-то у другого, и я единственный знаю, у кого. А меня пришить резону никакого — последняя ниточка для них оборвется. Нет, я им живой нужен, живой, и из этого надо извлечь свою выгоду. Главное, потянуть время, продержаться, а там я свое возьму, отыграюсь на полную катушку…»
Зная, что по прибытии на новое место допрос с пристрастием будет незамедлительно продолжен, Гриф тщательно продумывал стратегию своего поведения и возможные варианты ответов, благо в машине почетный конвой какими-либо вопросами его не утруждал, — все ехали молча, как воды в рот набрали.
Когда Грифу развязали глаза, он обнаружил, что находится в небольшой, скромно обставленной комнатке. Рядом с ним присутствовал только толстяк. Какой-то безликий человек зашел в комнату, ступая по паркету бесшумно и осторожно, будто по болотным кочкам. Он молча водрузил на низкий столик бутылку водки «Распутин», рядом поставил граненый общепитовский стакан, изящную стопочку с узором на тонком стекле и тут же как привидение испарился прочь.
— Ну, Юрий Юрьевич, продолжим нашу беседу в узком кругу, — сказал толстяк, свинчивая пробку с бутылки и наполняя емкости, — а для начала по обычаю выпьем за знакомство. Не возражаете? Уж не откажите в такой милости, будьте любезны…
И он с сатанинской улыбкой придвинул пленнику стакан, наполненный до самых краев. Грифа, очень лояльно относящегося к потреблению алкоголя и никогда не пребывавшего к нему в оппозиции, такая ударная доза повергла, однако, в некоторое смятение.
— Пейте, не стесняйтесь, Юрий Юрьевич, до дна пейте, — толстяк поднял свою стопочку. — Насиловать вас я не намерен, а по одной, как говорится, сам бог велел. Бутерброды с икорочкой, извините, предложить не могу — ваш прием здесь на сегодня не планировался.
Альтернативы не было и Гриф, понимая это, собравшись с духом, влил в себя предложенное угощенье.
— Чудесненько, — похвалил его толстяк, когда он перестал морщиться и привел дыхалку в порядок. — А теперь — быка за рога! Расскажите все по порядку: где, когда, при каких обстоятельствах и, самое важное, кто втянул вас в эту нехорошую историю. И бога ради не пытайтесь фантазировать — все будет досконально проверено. Я не сторонник крайних мер, говорите правду и вы, смею заверить, облегчите свою участь. Понятно?
Гриф кивнул, икнул и принялся рассказывать. На голодный желудок и без закуски водка разбирала почти моментально, и ему стоило немалых усилий контролировать каждое свое слово.
— Ну, допустим, я вам верю, — важно почмокал губами толстяк, когда Гриф закончил. — Верю и в то, что человек этот вам не знаком. Как вы тогда объясните, что его выбор пал именно на вас. Вы его об этом не спрашивали?
— Нет. Он вообще сразу поставил так, чтоб я не задавал ему лишних вопросов. В «Омуте» он человек случайный. На мой взгляд, он с умыслом выбирал сталкера из среды, в которой сам никогда не вращался. Знаете, как у Пушкина в «Евгении Онегине»: «…Они сошлись. Волна и камень, стихи и проза, лед и пламень не столь различны меж собой. Сперва взаимной разнотой они друг другу были скучны, потом понравились…»
— Не могу понять: человек вы, Юрий Юрьевич, далеко не глупый и больше того, даже в чем-то оригинальный, а за труды свои запросили мизер. Вам не кажется, что в этом деле вы здорово продешевили?
— Еще как кажется, — небрежно откинулся на стуле Гриф, под влиянием выпитого почувствовав себя поспокойней и раскованней. — Это вначале от его цифры у меня голова закружилась, а когда там, в банке, я узнал, сколько он хапнул, о!.. Но переигрывать было поздно… поезд ушел.
— Опишите его внешность, — попросил толстяк, — одежду, особые приметы…
— Лет ему тридцать пять — сорок, — стал отвечать Гриф, давно готовый к этому вопросу.
Это был первый и последний правильный момент его показаний, касающихся личности таинственного миллионера. В дальнейшем весь, заранее обдуманный словесный портрет подельника был изображен им от обратного — средний рост выдан за двухметровый, брюнет превратился в блондина, холеные руки интеллигента — в пудовые кулачищи боксера. Причем Гриф настойчиво подчеркивал, что незнакомец ни разу не снимал при нем затемненных очков. Тут он, впрочем, соврал наполовину — очки присутствовали только в банке. Он вдохновенно «лепил горбатого», и в этой умышленной лжи крылся свой двойной расчет. Во-первых, точное описание напарника могло значительно ускорить процесс его вычисления, а при обнаружении того, значимость Грифа как фигуры сводилась к абсолютному нулю, а стало быть, с ним как с нулем и разделались бы — списали на убыток и весь разговор! Во-вторых, он надеялся выйти на миллионера сам. Потеряв теперь фактически весь заработанный гонорар, он жаждал возместить свой урон с лихвой, зная, что сведения об охотниках и гарантия гробового молчания стоят дорогой цены. И замысел его строился не на песке: для финала этой, ставшей опасной, игры у него в рукаве был приготовлен свой джокер из колоды, и этот джокер, Гриф в том почти не сомневался, должен будет обязательно сыграть и принести ему в конечном итоге полновесный выигрыш.
«Никуда не денется, выложит, сколько попрошу, — мысленно загадывал он, — только бы отсюда на волю выпутаться»…
— Скажите, Юрий Юрьевич, — тем временем продолжал допрос толстяк, — тот человек, на ваш взгляд, какого он круга?
— Что-то не врубаюсь, поясните вашу мысль, — заискивающе обратился к нему Гриф.
— Лично вы за кого его приняли: чиновника, работягу, бездельника, человека богемы или, скажем, бандита с большой дороги?
Гриф уже освоился; благожелательность толстяка, спокойный и доверительный характер допроса, вернули ему хладнокровие и уверенность.