Ретро-Детектив-3. Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
Не случится… Год с небольшим прошел с того дня.
Мокрое от слез лицо со сползшим на нос пенсне заволокло пеленой. Перед Верой предстал тот, прежний, Владимир. С горящими от любви и восторга глазами, тонкими аристократическими чертами лица и красивыми, чувственными губами. Вера подумала, что если он сейчас спросит позволения поцеловать ее, то она скромно потупит взор и, едва слышно, ответит «да». Или просто кивнет.
– Вера, вы выйдете за меня замуж? – неожиданно и просто спросил Владимир.
Вера опустила голову, глубоко вдохнула, прислушалась к своему сердцу, которое вдруг забилось часто-часто, и пролепетала:
– Да.
И еще дважды
Но он расслышал. Просиял от радости, хотя, казалось, пуще сиять и некуда, подхватил Веру и закружил ее в вальсе. Вот так случается в жизни – отошла на балу с кавалером в угол перемолвиться словечком, а вернулась танцевать уже невестой.
«Не-вес-та! Не-вес-та! Не-вес-та!» – в такт музыке пела душа. Теперь уже можно было признаться себе в том, что это была любовь с первого взгляда. Увидела в дверях красивого молодого человека и еле удержалась от того, чтобы броситься ему навстречу… Еле-еле, даже губу закусить пришлось, чтобы преодолеть соблазн. Вредина Анька Боде заметила это и сразу же начала отпускать неуклюжие остроты на тему «сколько губы ни кусай, они от этого полнее не станут». О своих блеклых ниточках подумала бы! Но Вере вдруг стало так хорошо, что она даже расхотела сердиться на Аньку, даже «бара-а-анессой» ее не назвала.
Так было хорошо…
Совсем недавно Вере было так хорошо…
А сейчас так плохо, что хуже, кажется, и не бывает…
Заснуть бы и не просыпаться…
– Где я? – спросила Вера, очнувшись от забытья в очередной раз.
– Дома, Верочка, дома, – как показалось, обрадованно, хотя радоваться было нечему, ответил муж.
Дома как-то странно пахло – холодом и чем-то медицинским.
– Уже зима?
Вера никак не могла вспомнить, когда умерла Машенька. Кажется, это было летом? Или осенью?
– Господь с тобой, Верочка, опомнись! – испуганно зачастил муж. – Второе августа сегодня. Понедельник.
Второе августа. День памяти святого Блаженного Василия Чудотворца, папиного небесного заступника. Он, наверное, теперь и Верин заступник тоже. Или не он? Вера решила, что додумает про заступников после, потому что сейчас у нее не осталось сил даже на то, чтобы сказать несколько слов мужу. Хотелось снова вернуться обратно, в покойную тьму, но что-то мешало. Что-то с ней было не так.
– Что со мной было? – спросила Вера у мужа.
– С тобой все хорошо, Верочка. Доктор сказал, что с тобой все хорошо…
«С тобой» оба раза прозвучало с неким особенным смыслом.
– А с ребенком? – Вера уже догадалась, но, чтобы поверить в такое окончательно, ей требовалось подтверждение.
– Доктор сказал, что это из-за нервного потрясения. – Владимир судорожно сглотнул и часто-часто заморгал. – Спазм… Не переживай, милая, тебе всего семнадцать, у нас еще все впереди…
Не было сил для того, чтобы плакать, и не было желания смотреть на разом опостылевший белый свет. Вера поспешила закрыть глаза.
2
«Недавно домовладельцы Девкина переулка обратились в городскую Думу с просьбой переименовать его в Елоховский переулок. По их свидетельству, им более невозможно было жить в переулке со столь неблагозвучным названием. Комиссия по регулированию города Москвы, рассмотрев обращение, оставила просьбу без удовлетворения, поскольку признала, что название Девкин переулок имеет историческое значение. Члены комиссии не видят в названии переулка ничего неблагозвучного или зазорного. Оно
«В доме Юдиной, по Колодезной улице, в Сокольниках жена слесаря В-ва в отсутствие мужа его же бритвой перерезала себе горло, предварительно перебив топором всю посуду и мебель. Записки, объясняющей свой поступок, покойная не оставила».
Лучший день для свадьбы – Красная горка, первое воскресенье после Пасхи. Девять недель из-за поста и праздника в церквях не совершают таинство бракосочетания, поэтому свадеб на Красную горку играется великое множество. Посмотришь по сторонам, и кажется, что вся Москва только свадьбами и занимается. Весна! Листочки зеленеют, почки на деревьях распускаются, кажется, что ничего в природе нет, что бы любовью не дышало, как сказал поэт. Когда Владимир спросил, на какой день назначить свадьбу, Вера, не раздумывая, ответила – на 25 апреля, на какой же еще? Владимир не возражал.
Возражать он начал, когда речь зашла о том, где играть свадьбу да кого пригласить. Вере свадьба представлялась скромным уютным праздником в кругу близких. Мама, тетя Лена, несколько гимназических подруг, брат Владимира Алексей (других родственников у мужа не было), кто-то из его друзей… Помпезности и многолюдья не хотелось. Бракосочетание – интимный праздник, глубоко личный. Если вдуматься, то все, кроме жениха и невесты, то есть уже мужа и жены, на нем лишние. Но Владимир думал иначе.
– Ты пойми, – сказал он, пытливо заглядывая Вере в глаза, – я – адвокат, и мой круг общения весьма велик. Если одного пригласить, а другого не пригласить, то неизбежно пойдут обиды, отношения осложнятся. Да и репутация моя пострадает от скромной свадьбы. Скажут – плохи дела у Холодного, если даже по такому случаю на хорошее застолье у него средств не хватило. А этого допустить никак нельзя.
От этого доверительного «ты пойми» и взгляда, которым сопровождались эти слова, Вера просто млела. Таяла, как лед на июльском солнце. И конечно же, все понимала, потому что нельзя было не понять. Да, надо пригласить всех, чтобы никому не было обидно. Да, Владимиру надо поддерживать репутацию, чтобы хорошо зарабатывать и достойно содержать семью. Их семью. Увлечение автомобилями, к слову будь сказано, тоже требует немалых денег, ну и вообще…
Платье Вера шила у самой Надежды Ламановой, поставщицы Двора Ее Императорского Величества. Очередь на пошив в ее ателье была расписана аж до ноября, но выручила тетя Лена, Елена Константиновна. Надежда Петровна шила костюмы для Художественного театра. Тетя Лена, хотя и служила в Малом, но знакомства в актерской среде имела самые широкие. Ей не составило труда получить для любимой племянницы записку к Ламановой от самой Ольги Книппер-Чеховой. Верочка приехала на Тверской бульвар, предъявила записку и была тотчас же принята. Не Ламановой, конечно (чай, не Книппер-Чехова приехала), но одной из лучших ее мастериц, Софьей Павловной. Про Софью Павловну в Москве говорили, закатывая глаза и с придыханием, потому что была она не мастерица, а настоящая кудесница. Любой недостаток могла скрыть, а достоинства подчеркивала столь изящно, что они представали в самом наивыгоднейшем свете.