Ретро-Детектив-3. Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
— Я понимаю, — улыбнулся собеседник. — Вы, наверное, думали, что я начну говорить о немецком засилье, о немецком чванстве и прочих общих понятиях. Нет, у меня к этой нации свой собственный счет, конкретный. Я, конечно, понимаю, что по двум-трем подлецам нельзя судить о целой нации, но это я умом понимаю, а вот сердце мое думает иначе. Сердцу, как известно, не прикажешь. — Бачманов развел руками и улыбнулся еще шире. — Но я стараюсь делать так, чтобы мое предубеждение не влияло на мои отношения с достойными представителями немецкой нации, такими, например, как наш Павел Оскарович… Вера Васильевна, вы забыли про свой чай и не отведали ни одного варенья. А вот это, к вашему сведению, ореховое варенье, подарок одного тифлисского коллеги. Попробуйте, прошу вас!
Признание в нелюбви к немцам могло с одинаковой вероятностью оказаться как искренним, так и притворным, призванным отвести подозрения
Вере захотелось перевести разговор на Стахевича, поэтому, отведав орехового варенья (черного, как деготь, но вкусного) и запив его глотком крепкого чая, она изобразила задумчивость, а затем сказала:
— Не могу понять, как ваш Владислав Казимирович оживляет свои куклы. Дергает за ниточки? Но вроде как ниточек я в «Прекрасной Люканиде» не заметила. Они были прозрачными? Или тонкими?
— Их не было вовсе! — воскликнул Бачманов столь радостно, будто имел от отсутствия ниточек какую-то значимую пользу. — Техника объемной анимации в чем-то сродни хроноаппарату, который я вам давеча показывал. Небольшое изменение положения — кадр, новое изменение — еще кадр. Шестнадцать кадров в секунду, девятьсот шестьдесят в минуту. «Люканида», кажется, идет десять минут, стало быть, в ней девять тысяч шестьсот кадров! Снятых по отдельности! Представляете, какой это кропотливый труд?
— Ах, вот бы увидеть, как он работает! — воскликнула Вера. — Хотя бы одним глазком! Это так интересно!
Она думала, что Бачманов спросит, когда ей будет удобно посетить мастерскую Стахевича, но тот отрицательно покачал головой и развел руками.
— К сожалению, Вера Васильевна, я ничем не могу вам помочь, — сказал он, придав лицу сокрушенный вид. — Легче, наверное, аудиенцию у государыни императрицы исхлопотать, чем у Владислава Казимировича. Он — великий затворник, к нему можно прийти только по делу и только после предварительного телефонирования. Вот, дождусь трех часов и попытаюсь обсудить с ним мою идею про чертика. Раньше двух телефонировать бесполезно, потому что Владислав Казимирович не отвлекается от работы. С ним можно связаться только после обеда, когда он приступает к чтению журналов. Журналов он выписывает великое множество, наших и европейских. Стахевич — полиглот, знает едва ли не все европейские языки.
«Затворник… Прийти можно только после предварительного телефонирования… Полиглот… — перебирала мысленно доводы Вера. — Выписывает великое множество журналов… Да еще и родители были бунтовщиками… Одно к другому…»
— Жаль, коли так, — вздохнула Вера и с надеждой посмотрела на Бачманова: — А если я попрошу Александра Алексеевича? Он не может приказать Стахевичу ознакомить меня со своей работой? Вы меня настолько заинтриговали, Иван Васильевич…
Бачманов саркастически скривился.
— Приказать Стахевичу можно, но толку не будет, — сказал он. — И, смею вас заверить, Вера Васильевна, что в его работе нет ничего интересного. Это не наши опыты. Вот примерно на таком столе, как мой, расставлены куклы и декорации. Примерно здесь, на моем месте, нет, чуть дальше, установлена камера с особым объективом, за ней стоят два светильника. Стахевич подходит к столу, подправляет куклу, отходит к камере, снимает, возвращается к столу… Посмотрите лучше, как Чардынин с Рымаловым снимают «Бэлу» с Анчаровой и Мозжаровым в главных ролях. Вот это в самом деле интересно. Хотите, я вас прямо сейчас отведу? Только отведайте вот этого вишневого. Амброзия, сущая амброзия, пища богов! Моя кухарка — мастерица на все руки, а уж варенья удаются ей лучше всего остального.
Желая угодить радушному Бачманову, Вера покорно отведала не только вишневого варенья, но и стоявшего рядом малинового. О Стахевиче больше не заговаривала. Нет так нет. Придется поискать какой-нибудь другой способ. Зато сейчас она увидит, как снимают картину по одной из ее любимых книг! Увидит игру живой Анчаровой! Узнает, чего требуют от актеров режиссеры! Прикоснется к волшебству! Производство картины — это же настоящее волшебство!
— Только прошу вас не упоминать при Рымалове и Чардынине про убийство Корниеловского, — сказал Бачманов, когда они поднимались по лестнице на второй этаж. — Можете, сами того не желая, сорвать съемку.
— Не стану, — пообещала Вера. — Я слышала, что покойник… м-м… перешел однажды дорогу Чардынину.
— Дело не в Чардынине, а в Рымалове! — Бачманов остановился посреди пролета, вынудив остановиться и Веру. — Петр Иванович кроток, аки агнец божий, а вот Владимир Игнатович совсем
«Отлично! — подумала Вера, хотя на самом деле ничего отличного в рассказе Бачманова не было. — Вот и еще один подозреваемый в убийстве. Странно, что на него не обратила внимания полиция, и еще более странно, что о романе Корниеловского с женой Рымалова не упомянула Амалия Густавовна. Возможно, собиралась, да не успела? А что там про Рымалова говорил Немысский? Отставной офицер, в фаворе у Ханжонкова, живет на широкую ногу?..»
— Да вы не смущайтесь, Вера Васильевна, — приободрил Бачманов, неверно истолковав Верину задумчивость. — Просто не вспоминайте о том, о чем вспоминать не надо, и все будет хорошо.
Не вспоминайте о том, о чем вспоминать не надо, и все будет хорошо — универсальный рецепт счастливой жизни. Как бы еще научиться не вспоминать?
9
«Огромным успехом пользуется у любителей синематографа «гвоздь» нового сезона — мелодрама «Ложка счастья в бочке страданий», которая в первую очередь обязана своим успехом талантливому исполнению главной роли Астой Нильсен, которую заслуженно считают непревзойденной звездой мирового экрана».
— Вы играете зиму, Сашенька, у вас в душе зима, а надо, чтобы была весна. Любовь и зима несовместимы! Закройте глаза и представьте, что склоны Воробьевых гор покрыты белой расцветшей душистой черемухой, которую вы рвете огромными охапками! Вдохните вашими трепетными ноздрями горьковатый черемуховый дух, прочувствуйте, что скоро наступит лето, и дайте нам это почувствовать! Весна, кругом весна, а скоро будет лето!
Режиссер Чардынин говорил быстро, напористо и хлестко. Каждая фраза словно удар бича. Невозможно перечить, спорить, можно только соглашаться. На первый взгляд (только на первый, потому что Вера уже не раз обжигалась, поспешив с выводами) Чардынин производил приятное впечатление. Простое открытое лицо, прямой взгляд, светлые волосы зачесаны назад, и от этого впечатление открытости усиливается. К тому же он оказался из тех, кто не боится и умеет подшутить над собой, а это признак цельных натур, наделенных умом. Знакомясь с Верой, Петр Иванович сказал, что его настоящая фамилия Красавцев слишком «превосходительна» для его способностей, поэтому он взял псевдоним по названию родной деревни. Большинство людей всеми правдами и неправдами стремится откреститься от подлого [495] происхождения, а тут человек, по виду, речи и манерам вполне способный сойти за дворянина, при знакомстве сообщает, что он из крестьян. «Впрочем, — подумала Вера, — под нарочитой простодушной открытостью можно с легкостью прятать тайное». Чардынин (пока что) представлял для нее чисто психологический, а не «контрразведывательный» интерес. Но кто его знает. Если начальник московской контрразведки мог оказаться австрийским агентом [496] , то почему бы Чардынину не оказаться Ботаником? Если отталкиваться от псевдонима, то в первую очередь приходил на ум Бачманов. Как директор научного отдела, он был едва ли не единственным человеком в киноателье, который имел отношение к ботанике. Но станут ли хитрые немцы давать агенту столь «прозрачный» псевдоним? Вряд ли. Бачманов скорее бы стал «Гусаром» или, к примеру, «Плотником», поскольку ни на гусара, ни на плотника он не похож совершенно.
495
Слово «подлый», имеющее в современном русском языке только отрицательное оценочно-этическое значение, ранее, применительно к сословиям, употреблялось в значении «низкий», без какой-либо презрительной экспрессии.
496
См. первую книгу серии «Загадка Веры Холодной».