Ретро-Детектив-3. Компиляция. Книги 1-12
Шрифт:
— Мне всегда удобно, — улыбнулась Вера, — я же ничем не занята.
— Вот и прекрасно! — улыбнулся в ответ Чардынин. — Только уговор — не настраивайтесь заранее, не репетируйте перед зеркалом, не глядите на чужую игру. Лучше прогуляйтесь или почитайте какой-нибудь роман. Все равно, не имея опыта, вы не сможете настроиться правильным образом, станете держаться скованно, а это совсем ни к чему.
Гулять не хотелось, да на сильном морозе долго и не погуляешь, от силы полчаса. Чтения у Веры с собой не было, но зато была сумка с вязаньем, которую она оставила в гардеробной. Вязание успокаивает, за вязанием время летит быстрее, кроме того, от вязания есть практическая польза — будет Женечке какая-нибудь обновка. Вера чувствовала, даже знала, что у нее будет не сын, а дочь, и твердо решила, что назовет ее Евгенией. Владимиру это имя тоже нравилось. «Евгений Владимирович — это звучит!» — говорил он. «Евгения Владимировна», — повторяла про себя Вера.
Вязать в Большом павильоне на виду у всех не хотелось. Опять же, там волей-неволей хоть краем глаза да станешь наблюдать за тем, как играют другие, а Чардынин советовал не делать этого. Вера решила уединиться в «реквизитной», на мебельном складе киноателье, который находился в нижнем этаже. По сути,
Кресла имелись в обеих комнатах, но Вера облюбовала то, что стояло во второй, дальней, возле окна. Окно, пусть и наполовину утопленное в землю, пропускало достаточно света для вязания, потому что день был солнечный. Вдобавок от этого окна нисколько не дуло, а стоящий рядом с креслом шкаф удачно отгораживал пространство, создавая иллюзию маленькой уютной комнатки. Если сесть спиной к двери, то можно было вообразить, что сидишь в будуаре, весьма мило. Увлекшись вязанием (начало — самый трудный этап, то и дело приходится распускать да начинать заново), Вера перестала обращать внимание на то, что происходило вокруг. Да и зачем обращать? Если вдруг кресло, в котором она сидит, понадобится кому-то в павильоне, ее попросят пересесть.
Сегодняшний день выдался для Ботаника столь же удивительным, что и вчерашний. И причиной этого удивления был один и тот же человек — Вера Васильевна, хорошенькая глупенькая дамочка, которой откуда-то стала известна его тайна. Более того — известен псевдоним!
Откуда?
Изощряясь в предположениях и так и эдак, Ботаник пришел к выводу, что утечка сведений могла произойти по вине агента Мельника, который состоял в том же автомобильном обществе, что и адвокат Виктор Холодный, муж Веры Васильевны. Мельник имел репутацию прожженного ловеласа, для которого не существовало ни приличий, ни каких-то границ. Несколько скандалов, вызванных романами с замужними женщинами, были тому подтверждением. Именно в этом пороке и крылось единственное достоинство Мельника как агента. Имея широкий круг знакомств, он был вхож повсюду, и везде были некогда очарованные им и еще не полностью вышедшие из-под власти этого очарования женщины, глупые Изольды, готовые на все ради своего Тристана. Не далее как в ноябре с помощью одной из своих objet [554] , Мельник добыл из Московского интендантского управления столь ценные документы, что удостоился личной благодарности начальника оперативного управления генерала Людендорфа. А за полтора месяца до этого им были добыты ведомости о наличии, состоянии и движении оружия и боеприпасов с Окружного артиллерийского склада. Не агент, а курочка, несущая золотые яйца. Но, видимо, курочке показалось мало того, что ей платили, и она решила поправить свои дела шантажом.
554
Предмет страсти (франц.).
Линия вырисовывалась четкая — Мельник приспособил любовницу к делу, надеясь, что самому удастся остаться в тени. Идиот! Подумал бы, с кем играть собрался, прежде чем начинать. «Он ли?» — спросил себя для порядка Ботаник, уже приняв решение. Обдумал все заново и уверенно ответил: «Он!» Больше некому, всего четыре человека в России знают о Ботанике. Точнее, о Ботанике знает больше народу, потому что в будущем, когда начнется война, количество подчиненных ему агентов сильно возрастет, но всего четыре человека — один в Петербурге, двое в Москве и один в Киеве — знают Ботаника в лицо. И от троих остальных не тянется никаких видимых ниточек к Вере Васильевне. А вот от Мельника тянется. И шантаж вполне в его характере. Ненадежный человек.
Чудовищам из сказок полагалось рубить головы одним махом, с первого раза. Кто бьет дважды, тот проигрывает. И кто тянет время, тоже проигрывает. В театре «Водевиль», куда недавно Ботаник наведался просто так, со скуки, одна премиленькая девица читала со сцены стихи, в которых чередовались слова «успех» и «успеть». Так оно и есть. Кто успел, тому и успех.
Нагрянуть к Мельнику якобы по срочному делу, уколоть его иглой, смоченной в яде, вызывающем паралич сердца, и уйти незамеченным было просто. Из-за вечных своих адюльтеров Мельник не держал живущей на дому прислуги, чтобы не шли сплетни о том, кто бывает у него по ночам. Гораздо труднее было избавиться от его напарницы. Обдумав все как следует, Ботаник решил сделать дело в ателье и в качестве орудия выбрал веревку. Подкарауливать где-то на стороне опасно. Во-первых, сама жертва может что-то заподозрить, увидев его где-нибудь в ресторане или в магазине. Домой к ней не сунуться, увы. Во-вторых, кто-то может увидеть его, запомнить, узнать. В-третьих, выслеживать долго, а времени терять нельзя — узнав о смерти Мельника, шустрая дамочка может запаниковать. Интересно, его хладное тело уже обнаружили или пока нет? Веревка же не только окончательно заведет тупоголовых полицейских чинов в тупик, но и поспособствует освобождению осветителя Вартикова, на которого у Ботаника были свои виды. Недалекие алчные люди, готовые на все ради денег (а Вартиков был именно таков), могут пригодиться всегда. Их можно использовать вслепую, не открывая истинного характера дела, в котором они участвуют, потому что, кроме денег, их ничего не интересует. Помимо подходивших Ботанику моральных качеств Вартиков имел дополнительные prйfйrences. [555] Он хорошо разбирался в электричестве и довольно сносно — в механике. Ценный кадр.
555
Преимущества (франц.).
Кроме того, веревку, как улику, можно было бы подбросить кому-нибудь в ателье. А если «злодей-убийца», не выдержав тяжести содеянного, наложит на себя руки, оставив покаянное письмо, в котором признается во всех тех убийствах, так выйдет совсем хорошо. Покаянное письмо Ботаник собирался написать сам. Подделывать почерки он умел замечательно, еще с гимназических времен. Сначала это была всего лишь забава, потом она начала приносить доход,
На другой день «шустрая дамочка» удивила своим спокойствием. Проходя мимо, поздоровалась, как ни в чем не бывало, и спокойно пошла дальше. «Играет, — подумал Ботаник. — Дает время созреть. Это Мельник ее научил так себя вести. Прежде чем срывать яблочко с ветки, надо убедиться в том, что оно созрело. Ох, Вера Васильевна, как бы вас тем яблочком насмерть не пришибло».
Не прошло и десяти минут, как снова пришлось удивляться. Встреченный в коридоре Мусинский рассказал, что «Мадам Морозова» (так он за глаза прозвал шуструю дамочку, когда узнал, что ее фамилия Холодная) совсем не в себе. Вчера заявила, что видела в картине «Евгений Онегин» Пушкина, которого там быть не могло, а еще «с какого-то перепугу», как выразился Мусинский, зачислила Василия Максимовича в ботаники. Новость прозвучала громом среди ясного неба. Для выяснения подробностей пришлось изобразить недоверие и поинтересоваться, не переусердствовал ли Мусинский вчера по части белого забалуя [556] . Мусинский, дохнув перегаром, побожился, что был трезв, аки младенец, и попросил вышедшего в этот момент из монтажной Гончарова подтвердить его слова. Тот подтвердил и добавил, что при разговоре также присутствовал Дидерихс. Справляться у Дидерихса Ботаник не собирался — незачем, да и может показаться подозрительным то, что он придает такое значение пустопорожней болтовне пустоголовой дамочки.
556
Белый забалуй — водка (устар.).
Пока Ботаник гадал, что все это могло означать, «Мадам Морозова» упорхнула. Это было плохо, потому что промедление для Ботаника было подобно смерти. Особенно с учетом того, что сегодня-то она непременно должна узнать о смерти Мельника и удариться в панику. Но в свете выводов, к которым пришел Ботаник, можно было и помедлить. Немного, не более суток. И теперь уж непременно воспользоваться веревкой, которая после должна найтись у Гончарова. Круг замкнется, и полиция на пару с контрразведкой будут бегать по нему бесконечно. Гончаров — весьма удобная кандидатура. С головой у него не все в порядке, подвержен приступам сильной меланхолии, галлюцинации случаются, сам жаловался по секрету. Он или оговорит на допросе и своих и чужих, или повесится в камере, а скорее всего, сначала оговорит, а затем повесится. И живет он один. Нанимает квартирку на первом этаже в дворовом флигеле на Малой Царицынской. Ботанику доводилось пару раз бывать у Гончарова. Тихое место, можно без труда влезть через окно и подложить немного улик. Можно и одной обойтись, хотя бы той самой копией ведомостей с Окружного артиллерийского склада, которую добыл Мельник. Копия была сделана рукой Мельника, и Ботаник сохранил ее, сняв для отправки в Берлин другую, на папиросной бумаге. Любой агент, даже самый сознательный, надежен до тех пор, пока у тебя есть чем его прищучить. Славно, кстати, получится, очень славно. От Гончарова ниточка потянется к Мельнику, покойному, просьба заметить, а от того может потянуться (если, конечно, у кого-нибудь в контрразведке хватит ума на то, чтобы связать одно с другим) к Вере Васильевне, тоже покойной. Вообще-то, если понапрасну клювом не щелкать, на этом деле вполне можно орденок словить или внеочередное производство [557] . Разоблачение шпионской сети в Москве-матушке! Но Мельник-то каков! Хитрован! Назвал любовнице несколько кандидатур (небось соврал, что не знает, кто именно из них Ботаник) и велел прощупать, то есть озадачить, каждого. Боялся, что иначе она сможет обойтись без него. И скорее всего, у него должен был быть припасен еще один помощник или, скорее всего, помощница, которой предстояло вступить в игру во втором акте. Она бы знала настоящую фамилию человека, с которым ей предстояло иметь дело, но не знала бы ничего о Ботанике. Вторая помощница не представляет опасности. Мельник не стал бы вводить ее в курс дела до тех пор, пока не пришло время. Ах, какая сложная комбинация! Право, жаль, что некому выразить восхищение! На всякий случай — вдруг и в самом деле души усопших в течение сорока дней после смерти остаются рядом с живыми — Ботаник поднял взор к потолку, усмехнулся и помахал рукой. Эй, Мельник, прими мое восхищение!
557
Имеется в виду производство в следующий чин.
«Не надо бы так! — одернул внутренний голос. — Если потустороннего не существует, то никому твое восхищение не интересно. А если существует, то зачем дразнить? Бытует мнение, что духи мстительны».
Ботаник не стал вступать в полемику, притворившись, что ничего не слышал.
Шанс на то, что, узнав о смерти Мельника, шустрая дамочка сразу же обратится в полицию, был невелик. Во-первых, будет считаться, что Мельник умер своей смертью, так что пугаться ей незачем, можно только попечалиться. Во-вторых, вряд ли в тоске да печали она сможет трезво рассуждать. Она вовсе не производит впечатления умной особы. И, кроме всего прочего, она может назвать не одно, а несколько имен, не менее пяти-шести. И среди них будет Гончаров, которого ей столь удачно вздумалось назвать Ботаником в присутствии Мусинского и Дидерихса. Правда, самому Ботанику она тоже делала намек при свидетеле (не иначе как Мельник велел, чтобы непременно были свидетели), но это даже хорошо, потому что было сказано: «Я знаю одного ботаника, который ни за что не признается в том, что он ботаник». К присутствующим эта фраза могла не иметь никакого отношения. Просто оговорка. А вот Гончарова она спросила прямо. И веревку найдут у него. Это же так естественно — придушить человека и машинально прибрать веревку в карман, авось пригодится. Тот же l’йcriture, что и с Корниеловским, к тому же все подтвердят, что покойник всячески третировал Гончарова. Корниеловский всем в ателье успел досадить, такой уж поганый был человечишка.