Ретроспект: Эхо
Шрифт:
– Ну что там? Что там такое?
– Там упырь…
Автоматы прыгнули в руки бойцов, но Мистраль поднял руку, успокаивая ощетинившихся оружием людей:
– Это разумный упырь, вернее человек, был человеком, пока его не переработали реакторы «Проекта», он не опасен.
Самум качнул головой и закинул автомат за спину, опасливо поглядывая в сторону скрытого во тьме коридора:
– Вы как хотите, но внутрь я не пойду, мне одного раза хватило с лихвой, а во второй может не повезти.
Шуня тоже отрицательно покивал головой и отступил за спину одного из постулатовцев. Брама нерешительно шагнул вперед, протягивая свой автомат одному из бойцов, следом за ним вошли Звездочет и Крипта. При виде недвижимого Митоша Брама вздрогнул, однако медленно опустился на скрипнувшую кушетку, не отрывая взгляда от вертикальных зрачков упыря. Звездочет устроился на тумбочке, а Крипта просто стал у двери, сложив руки на груди.
– Весьма, весьма приятно видеть человеческие лица – прошипел Митош – еще важнее, что вы демонстрируете выдержку. Обычно при моем появлении начинается стрельба, чаще беспорядочная, хаотическая, исполненная паники и страха. Разуму свойственно преодолевать страх, и я рад, что рассудка у вас больше чем ужаса, или хотя бы пополам. Не надо имен - я узнаю и доблестного Браму и рассудительного Звездочета и Крипту, верного слугу Постулата, докучающего своим присутствием.
– Кто Вы? – спросил Звездочет, с облегчением снимая тяжелый шлем и всклочивая взопревшие волосы.
– А как вы думаете, что я такое: упырь, человек, или что-то среднее, некий гибрид? Может ли быть человек в обличии упыря? Надо признать - это редкость, а вот упыри в человеческом подобии встречаются куда чаще даже вне Зоны.
Он засмеялся своим кашляющим сухим смехом:
– Не обращайте внимания на мои слова - я привык говорить сам с собой. Григорию с его человеческой внешностью везет на собеседников куда больше моего, мне же за ними приходится побегать. Но какой от них толк, если они мычат от страха? Раньше, вечность назад, я был начальником службы охраны этого поистине величественного
– Надо же, расскажу на Арсенале, никто ж не поверит, с упырями философствовал. Скажут, налакался с Ионовым.
– Ионов…. да… - зашипел как вода раскаленном металле Митош – я слишком хорошо помню этого… человека. Ему было мало изуродованных их изуверскими опытами животных, ему надо было добиться идеального преломления…
– Преломления? – спросил Звездочет, отводя глаза от разумного упыря, делая вид, что рассматривает плакаты.
– Живой организм непрерывно излучает множество разнообразных волн, в том числе и электромагнитную, а свет одно из ее проявлений. После обнаружения первичной глины, плоти из которой было создано «сияние» - мы получили возможность стать как боги, лепя что угодно по своему усмотрению. И мы лепили, смело, вдохновенно и безнаказанно экспериментируя с тонким геномом человека, пытаясь встроить в клеточный кодер механизм управляемого преломления светового пучка. Говоря проще, возможность преломлять свет вокруг себя, образовывая невидимость.
– Митош, вы не обижайтесь, но такое обилие научных терминов, которыми вы так вольно оперируете, сбивает с толку. Если вы служили в службе охраны Экс-один, то разве от вас требовалось знание волновой физики или же бионики?
– Волей неволей, но мне приходилось в то время много времени проводить в обществе ученых. Поначалу ты чувствуешь себя полным болваном и тупым деревенским дурачком, потом улавливаешь кое какие понятные слова, затем общий смысл. После у меня было достаточно времени, а уцелевшие отсеки Экс-один битком набиты отчетами и подробной научной литературой, а скука мой самый страшный враг. Но всему свое время. Ионов хотел переплюнуть Шумана, опередить Северову и создать своего суперсолдата – выносливого, неуязвимого, и, самое главное - обладающего способностью управлять преломлением. Это открывало военным неограниченные перспективы в диверсионном искусстве. Такой солдат был невидим не только в видимом, но практически во всем диапазоне, включая тепловой и инфракрасный. Наличие даже одного такого солдата могло склонить чашки весов на нашу сторону, но никто не собирался размениваться на единичные образцы, планировалось начать серийную обработку спецподразделений.
– И так появились упыри – подытожил Звездочет – но что-то пошло не так. Но ведь такой эксперимент не делается на пустом месте, все многоразово просчитывается и перепроверяется, прежде чем пойти в «серийное производство».
– Понимаю, но, не смотря на это, они добились значительных успехов: в результате стойких целенаправленных волновых изменений был сконструирован универсальный жизнестойкий автономный защитник – УЖАЗ. Модуль истребления диверсионных отрядов противника под кодовым названием «шкилябра», могущий длительное время выслеживать и нейтрализовывать как единицы, так и целые группы сил противника. Кроме преломления светового пучка, непогляда, как его стали называть позже, она имела молниеносные регенеративные способности, ставши практически неуязвимой. Было еще много забавных проектов: «серая тень» - называемая сталкерами баньши, «голос тумана» - популяции волколаков и слепышей, но венцом всего была – «тень повелителя» или же доминусы. Всем известно, доминусы медлительны - эту недоделку не успели исправить, иначе от них вообще не было бы спасения. Кстати, не только доминусы вышли полуфабрикатами, тот же кот-баюн есть не что иное, как шкилябра, не прошедшая конечных стадий преобразования.
– Ужас какой – прошептал Брама – взять бы этих гадов да самих преобразовать во что-нибудь!
– Ужас начался позже, когда после опытов над животными перешли к людям. Заключенные, которым грозила смертная казнь, но разве это что-то меняет? Вот тогда я и сказал что я не палач, не фашист и отказываюсь в этом участвовать. Между моим подразделением и превосходящими силами охраны завязалась бойня, перестрелка, но мы были в меньшинстве и очень скоро нас сломили и самих определили в биореакторы. Помню глумливое, высокомерное лицо Ионова, когда он помахал мне ручкой через толщу бронированного свинцового стекла, а дальше была только дикая, невыносимая боль. Излучатели накрывали весь преобразовательный бокс, и ученые могли во всех деталях наблюдать и кропотливо протоколировать все подробности и стадии трансформации. В краткие моменты просветления, когда не было сил кричать, ибо голосовые связки уже отсутствовали, своими полу ослепшими и слезящимися глазами я видел человека, находящегося в соседнем боксе. Он был недвижим и безмолвен, в мою память врезались его глаза, глубокие, пронизывающивающие. Время от времени он прикладывал руку к прозрачной толще смежной стенки и изнуряющая боль немного стихала. Это было последнее, что я запомнил, после этого все накрыло спасительной пеленой, в которую я погружался, дабы спастись от боли. Понемногу утихла и она, а дальше было небытие. Именно так люди материалистического склада ума представляют себе смерть, наивно полагая, что все будет именно так, все закончится, и они просто исчезнут. Пробуждение по ту сторону бывает внезапным, шокирующим, но обратной дороги просто не существует. Я очнулся от пронзительного женского крика, будто мне на голову кто вылил ведро ледяной воды, открыв глаза, увидел, как чья-то когтистая лапа держит за горло девушку и в ужасе отскочил. Девушка рухнула без сознания на пол, и тут я понял - это мои руки, если можно назвать руками эти мощные лапы с изогнутыми острыми когтями. Не помня себя, кинулся прочь по длинному извилистому коридору, освещенному раздражающими глаза красными бликами, пока не почуял свежий бодрящий радиоактивный воздух. Взглянув наверх, я увидел проблескивающие яркие точки и вспомнил, что они называются звездами. Взвившись в воздух, выпрыгнул из люка, какое-то мгновение прислушивался и услышал обрывистую отчаянную стрельбу. Тело само среагировало на звук: я легко мог рассмотреть и низкие кусты, и едва различимый на ночном небе изогнутый бок месяца. Невесомой призрачной тенью понесся на звуки выстрелов, с легкостью уклоняясь от летящих в серой дымке замшелых древесных стволов. Не помню расстояния, но я преодолел его молниеносно, перепрыгнул через высокий гребень и увидел человека в странном комбинезоне, отстреливающегося вблизи покосившейся водонапорной башни от мелькающих теней. Одна, учуяв мое присутствие, замерла, повернула уродливую голову с ярко горящими глазами и угрожающе зашипела. О, как я хотел увидеть в них разум, сознание, заточенное в облике зверя! Но, увы, это был лишь голодный хищник, узревший во мне конкурента. Отчаяние и боль захлестнули меня тяжелой волной, как вихрь я накинулся на противника, рвя и терзая острыми когтями, противопоставив первобытной звериной мощи ум человека. Через мгновение все было закончено, и другая тень, уже торжествующе нависшая над человеком была откинута в сторону и ее вскоре постигла участь первого собрата. Подойдя к распростертому человеку, я застыл, и, увидев глубокую равную рану на животе, растерялся, не зная, что же мне делать дальше. Человек зашевелился, застонал, отпрянул в ужасе и потерял сознание.
Митош замолчал, погрузившись в тяжелые воспоминания, а люди молча ждали, пока тот продолжит рассказ. Вскоре он словно очнулся, качнул уродливой бугристой головой, с пульсирующими, вздувшимися на висках фиолетовыми венами, и неторопливо, с хриплым продыхом выталкивая слова, продолжил:
– Вот этими когтистыми лапами я подцепил его рюкзак, вытряхнул содержимое наземь, ища перевязочные материалы, и вскоре нашел бинт, с огромной осторожностью распаковал обертку и, как мог, перевязал. Я не врач, не медсестра, но в ранах толк знаю, и было понятно, что эта поверхностная перевязка лишь отсрочка, кровь продолжала сочиться, а я сидел на корточках подле него, не зная, что предпринять. Неожиданно в кустах показалось шевеление и на освещенную лунным светом проплешину бесшумно выскочило несколько теней. Я собрался дать бой, отстаивая человека до последнего, и пусть это был бы мой последний бой и последнее благое дело. И вдруг, совершенно неожиданно, ощутил прикосновение чуждого разума – мягкое, осторожное и удивленное. Тени приблизились ближе и я увидел, что это не волки, а гигантские собаки, с непропорционально выпуклыми лбами и черной как смоль шерстью. Повинуясь какому-то внутреннему чутью я взял человека на руки, бережно прижал к своей бугристой изуродованной груди, и последовал за ними. Черные тени быстро летели передо мной, лавируя между сонмом аномалий, что шипели гроздьями искр и плевались кислотными брызгами, ни одна из них не могла нанести моей нынешней личине хоть какой маломальский вред, но я избегал туда соваться, дабы не навредить своей хрупкой ноше. Краем глаза заметил стоящую на холме цитадель, состоящую из бетонных глыб с пущенной по верху колючей проволокой, мои глаза без труда рассмотрели даже далекий, стоящий на вышке человеческий силуэт с беспечно зажженной сигаретой. Я ожидал, что мои нежданные проводники поведут меня туда, к людям, где раненому смогут оказать настоящую помощь. Но нет, они миновали укрепление по широкой дуге, и устремились в самую гущу поблескивающих под луной болот. Под ногами сребрилась множеством дрожащих лунных отражений темная вода, и собаки, ловко перепрыгивая с кочки на кочку, вывели на различаемый в толще бездонной трясины скальный гребень. Вскоре я увидел темный бревенчатый дом, приютившийся на крохотном сухом островке, и выделяющийся на фоне предрассветного серого неба чернильной кляксой. Собаки, шмыгнув, исчезли в скрипнувших дверях, а я остался снаружи, ожидая неизвестно чего. Но двери распахнулись, из них вышагнул человек в поношенном коричневом плаще, невольно вздрогнул, встретившись со мной взглядом, и мне не оставалось ничего иного, как осторожно опустить свою ношу на рассохшееся от времени и непогоды крыльцо, и медленно отступить назад. Человек облегченно вздохнул, поднял раненого и скрипнув дверью скрылся внутри. «Упырю упырево» - подумал я с горечью и направился обратно, не представляя куда идти и что делать дальше. Но дверь снова отворилась, и бородач, махнув рукой, попросил меня немного подождать. Чего еще надо усталому упырю? Я сел на корточки, обхватив длинные ноги несуразными бугристыми руками, и стал терпеливо ждать, вслушиваясь в звуки просыпающегося предрассветного болота. Вскоре потянуло утренней свежестью, пополз клубящийся туман, край неба сначала посерел, затем зарделся багрянцем, и я даже как-то забыл о себе, всматриваясь в эту красоту, и отчего-то вдруг подумалось: неужели для что того бы увидеть и понять настолько прекрасен этот мир, надо непременно стать упырем? Мои столь внезапные мысли прервал Доктор, а это был никто иной как он, одна из живых легенд Зоны, неслышно подошедший сзади и положивший руку на мое узловатое плечо. Вот так мы и встретили этот рассвет – упырь и человек, молча созерцая поднимающееся солнце. Говорить я не мог, из моей пасти вырывались только резкие визги и шипение, и после целого ряда неудачных попыток Доктор позвал меня за собой и повел вглубь болот. «Утопит как Муму» решил я тогда, но дойдя до какого-то лишь ему известного места, рядом с исполинским развесистым дубом, неведомо каким чудом выросшего между чахлой болотной растительности, остановился и попросил меня сесть. Я послушно сел на землю, ожидая, что же будет дальше, и, несмотря на голодные спазмы, на меня напала непонятная дремота. Слипающимися глазами я успел заметить, как вокруг меня начинает вихриться какой то странный туман. Я проснулся от того, что какая-то смелая птаха раздалась громкой трелью прямо над ухом, переворачиваясь на бок и прикрывая глаза от чрезмерно яркого солнца, сказал недовольное – «кыш» и вдруг подскочил как ошпаренный, начав лихорадочно ощупывать лицо. Голова осталась такой же, бугристой и шишковидной, но тут мои пальцы, когти на которых существенно уменьшились, однако оставшись такими же острыми, неожиданно коснулись губ. Вполне обыкновенных губ, за которыми я прощупал не клыки в два ряда, а вполне приемлемые для человека зубы. Заплетающимися ногами я доковылял до прозрачного плеса, руками разогнал густую ряску и глянул в воду. Сначала жутко испугался, я ведь не видел со стороны, что собой представляю и отдал Доктору должное - он был отъявленный смельчак, просидеть столько времени, не вздрагивая от омерзения, рядом с таким кошмарищем как я. Но потом набрался смелости, убеждая сам себя, что на это раз не струшу, и посмотрел снова. На меня смотрели суженные от яркого солнца глаза-щелочки, взирая с жуткой, прозрачно бледной, будто отбеленной лунным сиянием морды. Не смея поверить в такое счастье, я попробовал что-то сказать, но единственное что я смог тогда выдавить было изумленное – «твою ж мать!». Не Бог весть что, но по сравнению с ночным шипением это был значительный прогресс в эволюции от упыря разумного до человека прифигевшего. Голодный желудок быстро напомнил о реалиях бренного бытия, и я начал соображать из чего состоит основной рацион упырей. Первое что пришло на ум это кровь, но при мысли о ней меня начало невыносимо тошнить, и я едва разогнулся со спазма. Решив, что действовать надо тоньше, представил парной клок свинины, но меня согнуло пуще прежнего, и я взмолился о миске наваристого борща со сметаной. Прислушавшись к этим образам, желудок, согласно заурчав начал подвывать, и я начал подумывать, где бы разжиться на съестное. Решив, что успешный межвидовой контакт с Доктором должен включать также прокорм голодающих хотя бы на первое время, весело чалапая по болоту направился в сторону едва заметного домика у горизонта. В высоких сочных камышах что-то то и дело шуршало и вздрагивало, но желудок упрямо решил не менять рацион, и мне только и оставалось, что вздыхать и перепрыгивать громадными прыжками с кочки на кочку. Во время моих кульбитов на меня вылетел из камышей разгневанный, заросший колючей щетиной, кабан, угрожающе выставив клыки и сопя как паровоз. Но, увидев на кого наехал, истошно завопил и начал забавно загребать назад всемя четырьмя ногами. Решив, что в гости без гостинца ходить негоже, я рывком подскочил к кабану, который при моем дружелюбном оскале тут же издох, несколько минут полоскал его в ближайшем водоеме, но увидев, что мытье тут не поможет, взвалил на плечо и поспешил к домику. На сердце, почему то было легко, мне бы вот от всего этого головой о камни в истерике биться, да выть – но нет, будто сто лет ходил упырищем. Я осторожно подошел к домику, и, не желая лишний раз пугать здешнего Айболита, осторожно постучал в окно, подождал несколько минут, затем снова постучал. Посему, решив, что с официальной частью закончено и формально о своем присутствии я его все-таки известил, скинул кабана наземь и поперся в сени. Не совсем привыкнув к упыриной подобе и росту, я тут же приложился головой о стропила, звонко ойкнул, но внутри никого не было. Глаза быстро адаптировались к освещению, и, увидев, что никого нет, встал на цыпочки, насколько это возможно для упыря, и пошел к другой двери. Приоткрыв, увидел узкую комнатушку, освещенную мягким зеленым цветом от заслонившей окна бузины, узкую кровать, и моего вчерашнего знакомца, с туго перебинтованной грудью и животом, спящего глубоким сном. Делать было нечего, но жрать ужасть как хотелось…
– Ой, погоди, Митош, я же сейчас лопну… - стонал от смеха Брама, валяясь на топчане – дай хоть немного передохнуть.
Обстановка, раньше угрюмая и безысходная, теперь искрилась смехом, даже Крипта, преданный и суровый слуга постулата не сдерживал хохота. Ясное дело вскоре дверь тихо скрипнула, и в комнату просунул голову Шуня, увидев Митоша испуганно икнул, но увидев покатывающихся со смеха сталкеров, шустро проскользнул внутрь.
– Сижу и думу думаю, чего мне делать? Есть хочется, нашел краюху хлеба, но даже вкуса не ощутил, глотнул, как пес муху. Кстати о псах, один из них вошел в дом, и как то странно кивнул головой на стол, на котором я вдруг обнаружил записку исписанную мелким, ровным почерком – «Располагайтесь и чувствуйте себя как дома. Угостить вас, к сожалению, нечем, во всем остальном будьте моим гостем и ничего не бойтесь. Доктор». Хорошенькое же дельце, а угостить нечем... и тут меня посетила светлая идея – так гость же не с пустыми руками пришел! Вышел я во двор и кинул задумчивый взгляд на принесенного мною кабана. Будет у нас чего поесть, устрою я вам, любезный Доктор, шкварки из свежего кабанчика! Одухотворенный этой мыслю начал я искать нож, с сомнением потрогал ржавое, давно не точеное лезвие, плюнул и в два счета разбаловал матерого борова своими когтями. Дело спорилось, смотрю, из под дома, стоящего на высоких столбиках-сваях, ряд любопытных собачьих глаз наблюдает. Выбрал я внушительный шмат посочнее да повкуснее и свистнул псам – «Налетай, Тузики, тут на всех хватит!». Тузики, видимо, были той же мысли, потому дружно принялись за кабанчика, только лязг за ушами стоял. То-то, знайте дядю Митоша! Намурликивая что-то под нос промыл я мясо в ближайшем чистом плесе, разделал на тоненькие кусочки – аж сам загляделся, как ловко все получилось, зашел в дом, обнаружил грубку, раскочегарил ее на быструю руку, благо спички лежали на видном месте, и подул на обожженные пальцы – упырь не упырь, но кусает-таки хорошо. Решил, что негоже разумному упырю светить голой задницей, соорудил что-то вроде фартука, поставил на конфорки сковороду, сальцо как следует прожарил, да так что бы розовая корочка стреляла аппетитно во все стороны горячими брызгами, мясо кинул, лук по запаху нашел, как слышу, в дверь постучали. Ясное дело, Доктор в собственную дверь стучать не станет, а я как то оторопел и думаю что делать? В непрогляд уходить сознательно пока еще не умею, и пока я это соображал – дверь широко распахнулась, стоит сталкер в защитном камуфляже, улыбка до ушей, ну и я улыбнулся, ей Богу рефлекторно! Сталкер посмотрел на меня каким-то удаляющимся взглядом, а потом в обморок рухнул, укрывшись ногами, да так, что даже крыльцо подпрыгнуло. Стою и думаю, что же делать? И снаружи оставлять неудобно и внутрь тащить не пристало, это получается, что я его вроде как на съедение заготовляю. Пока я так думал, чую, запахло чем-то, мать моя – смалец на сковородке вспыхнул! Задул я его, набрав в богатырскую грудь воздуху и пока я так по комнате прыгал-носился, чувствую - смотрит кто-то. Оборачиваюсь - стоит Доктор, вид у него совершенно обалделый, а рядом с ним стоит тот самый знакомец с Экс-один, чей взгляд мне помогал держаться тогда в живодернях, тоже рот разинул, а потом как заржут оба. Долго смеялись, хватаясь за животы и указывая пальцами на рухнувшего в несознанку сталкера. Поели мы дружно, чем Бог послал, да за знакомство и за человеческую дружбу выпили, а тут и этот самый сталкер начал в себя приходить, первак учуявши. Глянул еще раз на меня, подпрыгнул, однако увидев Доктора, осмелел и вскоре тоже к гурту пристал. Покойный Марков, царствие ему небесное, однако, засиживаться не стал, а кивая удивленно головой, ушел на Глушь. Всякое про болотного Доктора говорят, но что бы такое!
Тут взгляд Митоша опять погрустнел, и он кивнул головой:
– После того как мы поели да закусили, рассказали мне Доктор и Григорий всю историю возникновения Зоны от самого ее начала до конца. Надо признать, Доктор ожидал что «стикс» кеноидов, в котором он меня оставил, полностью восстановит мой прежний вид, но немного поразмыслив, я не стал отчаиваться и предаваться черной печали - покуда есть Зона, всегда есть надежда на чудо. Если не всматриваться особо, то внешность как внешность - чуть бледнее чем цыган, чуть быстрее чем сапсан. Это мне здорово помогало в дальнейшем, особенно если учесть что, почуяв диких бет-упырей, я рвал их в клочья, ставши для них ужасом. Мало того, среди некоторых я нашел своих бойцов, в диком и некультурном состоянии, но кто знает сколько я бегал да душ извел, пока вопль Полины, вернее сила Постулата, выплеснутая мне прямо в лицо не пробудила дремавший разум. Я отловил почти всех моих сотоварищей и, следуя советам Журбина, запихнул в «стикс» на Экс-один. Некоторые даже меня обошли в ретроспекции клеток – у Гамаюна даже волосы отросли и кожа темнее стала, разве что глаза остались еще упырьими, но это ему только помогает – ночью, как днем видит.