Ретроспектива

Повалей Марина

Глава 7

Удары колокола я слушала стоя под дверью. На десятом кротко стукнула в дверь и осторожно её приоткрыла.

Поднос со снедью оставила в пустой гостинной. Авось, не пригодится — унесу потом.

Вошла в кабинет, где мне был пожалован один короткий взгляд, поднятый от бумаг.

— Пришла? — спросил небрежительно, как будто мешаюсь ему тут, — обожди пока. Закончить мне надо.

Время медленно

потекло, а про меня забыли. От неподвижного стояния я уже начала переминаться с ноги на ногу. Ещё и лукошко с настойками и притирками. Не представляя, что захочет излечить ондолиец, набрала всего чуть по чуть.

Стараюсь не глядеть на него, а взгляд сам, нет-нет да и скользнёт по отросшим, беспорядочным волосам, длинным пальцам, груди в рубахе…

— Сядь, иди, — оторвался, взглядом показал на кресло.

Слишком близко. Не хочется мне так вот, рядом с ним сидеть. Да делать нечего. Лекарка такому гостю возражать не станет.

Села, и снова король уткнулся в бумаги. По что я ему тут? Не больной он, то мне известно доподлинно. Проучить решил за то, что на письма не отвечала, да не приходила? Глупо это. Девку простую таким не унизишь, она с младенчества привыкшая услуживать да чужой воле следовать. Да и не мог он таким оскорбиться, сам показывал, что всё равно ему, что есть я, что нету. Гнал, опять же. Видать и правда, оздоровиться хочет, позвал, да забыл, заработался…

Ласковое касание по волосам. Едва уловимое, по щеке… Как мама погладила. Открыла глаза и тут же ввязла во взгляд ондолийца. Глубокий, тёмный, похоже, с любованием. Кто меня трогал? Тот сидит, как сидел. Недолго мы смотрели друг на друга в тишине.

— Устал я. В опочивальню пошли.

А войдя в спальню, без всякого зазора скинул рубаху, потом и штаны. Быстро и чётко, как если был бы один.

— Что стоишь, раздевайся.

Вид обнажённого ондолийца, и руки сами чуть не потянулись к завязкам платья. Однако, холодные слова…

— Ваше величество… я…

— Не хочешь? — вскинул бровь, усмехнулся.

Не хочу. Уже словно два мужчины есть. Тот, который сильный и нежный, ласками своими меня с ума сводит. А второй — жестокий и презрительный, которому по боку есть я, али нету. Только это всё один. Менять его под себя? Поздно воспитывать, да и зачем? Мне с ним не жить. И не было бы его такого и сильного и ласкового, без того, сурового. Скоро он уедет, а так сладко ему подчиниться, снова силу почувствовать, вместе с естеством внутри.

Врать опасно. А ну как он менталист? О его магии мне всё ещё ничего не известно.

Подошёл близко, едва не вжимаясь в меня членом. Рука коснулась моего лица, взяла за подбородок. Приподняла так, чтобы глаза в глаза.

— Правду говори. Если опротивел — неволить не стану. Если нет… жених твой не узнает ни о чём. Да и я здесь не надолго.

А я с каждой секундочкой погрязаю в этом мужчине. В солоноватом запахе, что уже меня окутал, в глазах этих колдовских. А руки эти так ласкать умеют, как никакие другие. И скоро уедет он. Захочу, а уже не будет. Ни разу

покойный князь не заставлял меня забыть от исступления собственное имя, не то, что ондолиец. Повторится ли такое с другим?

Мои руки сами потянули шнуровку, тело освободилось от платья. Всё это под неотрывным взглядом. Когда осталась лишь нижняя рубашка посмотрела на ондолийца, спрашивая. Он не ответил, сам потянут тряпицу вверх, оставляя меня такой же нагой, как и сам.

Последний шаг и он прижался ко мне горячим, пылающим телом. Обхватил всю, уткнулся в волосы, шумно вдохнул.

Я смогла насладиться тем, уже изведанным ощущением… стать просто женщиной. Идти на поводу у тела и природы, быть слабой, подчиняться чужой воле, следовать его желанием и всей душой желать их исполнять.

— Пойдём.

Подвёл меня к кровати, улёгся сам, меня рядом уложил. Подтянул к себе близко, едва не подгребая под себя.

И закрыл глаза.

— Спи, Полёвка. Сказал же, устал.

Глава 8

Проснулась как от удара. Будто на грудь мешок скинули. Подскочила на постели, заплутав, где нахожусь.

— Что такое?

— Нне знаю.

Как есть правда. Не знаю. Но что-то такое уже бывало… что-то далёкое и забытое… опосля подумаю.

Вестник возник аккурат посреди нас. Живо сцапала, развернула. А стоило бы подумать, что не одна я проснулась, и у послания может быть другой адресат.

— Почему я вижу твою записку?

Я вся сжалась от этих слов. Натянула простыню повыше.

— Не знаю, ваше величество.

— Никогда о таком не слышал…

— Пора мне. Идти нужно, — подскочила как была, лишь простынкой прикрылась.

Пусть лучше за своеволие бранится, чем думы опасные дальше думает. Авось, ещё додумается, что никакая я не магичка, а ведьма. Коих предки его, маги вкупе с церковниками, недавно на кострах жгли.

— Куда ночью? Случилось что?

— Да… нет… не знаю. Не знаю, — простынь с вестником бросила на кровать.

Еле натянула платье на рубашку. В растерянности, дрожащими от спешки руками, плохо выходит.

— Надо идти.

— Что стряслось?

— Ничего, к вам не относится. А мне надо…

Шарик света тускло подсвечивает. Да и его хватило, чтобы разглядеть, как сонность слетела с ястребиного лица, сменилась недоверием.

— Стоять! — в миг оказался рядом. Перечитал забытую мной бумажку. — Никуда одна не пойдёшь! С тобой пойду.

Не стала спорить. Нет ни времени на это, ни желания. Хоть он и чужак, и дела наши его не касаются…

— Поскорее…

Зря торопила. Оделся он быстро. Оружие взял. Через несколько минут мы уже были у лошадей.

Торопиться нужно. Горит оливковая роща. Разбуженные маги не смогли сами потушить. Решились меня известить.

Пожар не страшен сам по себе. У нас они не редкость. Худо то, что половина той рощи — моя собственная, княжеское имущество. Которое мельчает с каждой минуткой.