Ретроспектива
Шрифт:
Файлирс.
Келс — древний город. До него был другой город, что строился на остатках прошлого, который также стоял на древнем пепелище. И по сей день белокаменный город смешивается с фундаментом древних закладов, а камень, которого уже давно нет окрест, можно встретить в монолитах новых домов.
То естественный ход времени, течение жизни. Цивилизации сменяют одна другую, народности вымирают и на их место приходят новые люди. А задача правителя — чтобы текло то само, не допустить ни смерти столицы своей, ни народа. Чтобы и через тысячу лет стоял Келс. Пусть новый, пусть другой, но жил старый город, чьи камни будут помнить и самого Файлирса четвёртого,
Файлирс со младенчества знал: он будет править. И науке той его обучали с тех пор непрестанно. Где младшого бранили за шалость и отпускали, дав яблоко, Файлирсу приходилось едва не часы слушать отповеди: к чему ведут такие шалости, какие последствия несут для самого наследного принца и народа. И ответствовал всегда он, и наказание нёс. То правильно было. Король — он не только благами пользуется, карает и награждает, ему пред создателем и ответ держать за вотчину свою. За каждого ребятёнка, что не доживёт до своей алебарды.
Он был не самым худшим правителем, хоть и скорым на расправу, да слишком вспыльчивым, отходил он так же быстро, как и воспалялся.
Но сейчас, в ночи своей столицы, что освещалась лишь редкими факелами, нёсся малый отряд во весь опор, курс держа на королевский дворец. Глава отряда вырвался далеко вперёд, и всё кипел от ярости, надеясь, что холодный воздух остудит пыл в скачке и сможет король спокойствие на месте изобразить.
Не выходило. С тех пор, как пришла к нему мышка, ублажить тело, да усладить душу, с той ночи и стало сложно государство ставить оперёд личного, мышкиного. Как тогда хотелось не разговоры говорить с дурой-бабой, что ерепенится, счастья своего не видит, что монарх своим вниманием и желанием её облагодетельствовал, через седло перекинуть и вся недолга. Не смог. Что-то внутри говорило — потухнет. Нужен ей край её, да свобода… Где было такое, чтобы король мчался в другую страну, чтобы увидеть, к себе прижать, да приласкать, бросив дела? По-государственному, это в Келс её навечно забрать и навещать, чтобы близко была, а не бросать всё. А там бы привыкла, да сама поняла правоту его. Она бы поняла, она сама по-государственному мыслит, не по бабьи… мудрая Полёвка…
Только больно уж ярко глаза зелёные горят, язык остёр, да ласки смелы. Так не повелителя ласкают, от воли которого зависят, так с равным себя ведут. Господина своего же всё ублажить стараются, но не исходятся в исступлении, дабы самой удовольствие получить. Приходила сама, не затем, чтоб утром попросить, а чтобы самой взять, что хочется… наглая Полёвка…
Никогда никто не смел перину поменять в покоях короля, без его приказа. А сам король и не вспоминал никогда о таком насущном, за делами. Как же чудно было спать на скрипучих, лавандой пахнущих простынях, ведая — то она позаботилась, пусть не саморучно, но проследила, чтобы постель чистая была, да пол в покоях вымыт… заботливая Полёвка…
Снедь, что сама, своими руками готовила — то и вовсе представить сложно. Как только освоила такую науку… искренняя Полёвка…
Могла бы при первом косом взгляде своих людей ему доложить, намекнуть лишь, что сила ей нужна, подмога — не стала, хоть и знает сама: одно её слово и снёс бы он тот Итвоз до основания… гордая Полёвка…
А теперь и наследника осмелилась понести, плод сохранила, не ведая, как примет он новость такую. Да и сам он ведал. Были уже у Файлирса бастарды. Как понесёт очередная пассия — приданное, замуж, да в дальние земли — счастье семейное строить. С мужними жёнами и вовсе проще, те мужья лишь рады, что жены их чести такой удостаиваются, греть постель сюзерену. Сколько таких росло в Ондолии, король не считал. То не его дети, то вассалы.
И когда в пути он начал понимать, догадки строить, что странно Полёвка его вела себя, что вполне может статься, что княгиня и ходила к нему, уверен был: коли она — настоит, чтобы избавилась от дитя. Ни к чему тот ребёнок — трон ондолийский ему
Не смог.
Как увидел её, такую взволнованную, бледную, иссхудавшую. Живот, что уже большой, кажется все силы вытянул из его женщины. И чего же только стоил он ей, и пошла сама на то, терпит и сносит. Хочет дитя его родить. Как можно лишить её того? А когда понял он, что не меньше его Полёвка голодает, и бремя ей нипочём… да пусть рожает, коли ей хочется! Неужто не придумает хозяин большой страны, как сына своего устроить? Как есть придумает! Да так, чтобы рядом были они. Великого короля воспитает из него, всему научит, как его учили. И больше даже! Отец Файлирса хорошее наследство ему оставил: крепкую страну, где всё отлажено и настроено, и Файлирс так же сделает, только у него поболее возможностей. Благодаря отцу, Файлирс может не работать денно и нощно, а опереться на советников, а сыну, окромя политической науки и другие дать. И на охоту свозить, и зверинец ему прямо во дворце устроить… и воду! Надобно плавать приучать мальца, чтобы здоровым рос, то Эля верно говорила, что хорошо в Итвозе, тем они и здоровы, что море рядом. В Келсе моря хоть и нету, но озеро, аль водоём прорубить Файлирс для сына сможет.
И чтобы не только об учениях, но и шалости позволять!
Но прежде, разобраться, кто ослушаться посмел. По чьей вине намедни пришлось глаза отводить да дураком себя чувствовать властителю ондолийскому!
глава 20
Моя первая ночь в Келсе миновала… миновала. Не устраивала я себе благ, и людям своим приказала кой-как лечь на ночлег. Пусть. Всё после, наперво отдохнуть. А пред тем, как опочивать, побеспокоилась о надёжности и прошла по головному крылу дворца, пробуждая камень, оживляя, делая из простого дома ведьмин. Замкнула защиту на своём же украшении, что взяла на всякий случай. Старинная золотая цепь, да подвеска выкованная неведомым мне мастером.
Теперь мой это дом, меня слушается и мне всё показывает. Замок мой ревновать не станет.
Только, когда дом я пробуждала и землю эту услыхала, что ждёт, томится без хозяйки, что вьёрнов-разбойников к порядку призвать не может, что силой плещет, а взять её — не берёт никто. Давно нога ведьмы не ступала на эту землю, али боятся сёстры мои, внимание привлечь да ответственность за этот край на себя взять. Став хозяйкой места своего, ведьма сильнее становится, сама землица ей помогает, только и за бесчинства на своей земле и страдать той ведьме, и если в княжестве своём я любую беду людскую могу коли не предупредить, так пережить помочь, то здесь… уеду я, а боль земли с собой повезу.
Обдумать надобно. Опрометчиво такие решения не принимаются. Наспех всегда успеется.
А утром подумала я, что беда случилась и пищаль прямо в комнате, где мы на полу, на вещах устроились, палит. Глаза открыла и услыхала грохот да брань с улицы.
То обстановку дворцовую привезли, прямо с утра. И весь день везли, сваливали всё в холле, потом растаскивали. Я, было поучаствовать взялась, дабы сразу несли всё по местам, да главный у них, что распоряжался, сперва взглядом меня смерил таким, что вмиг домой бечь захотелось, а потом и вовсе промолчал, так и не удостоив ответом. С Алириком тоже говорить не стал, как и с епископом.