Ретроспектива
Шрифт:
— Другое то совсем, — тихо молвит. — А когда здесь ты, рядом совсем… мука. Вроде здесь, а всё одно — далеко…
— Близко… — губами невесомо коснулась его губ, — всегда близко…
Поцелуй стал долгим, а ладони мои принялись рубаху с него стягивать. Остальную одежду он уже сам скинул… Провела по каменной спине, что стала влажной, прижимая его к себе ещё ближе. Горячее, прерывистое дыхание, как в бреду. Король мой одним махом задвинул всё в бок с широкого стола, усадил меня.
Поцелуи с губ перекинулись на шею, грудь, которую он из платья выпустил. Руки в растрёпанную,
Поддалась порыву и отстранилась, отнимая грудь, и встретилась с осоловевшим совсем взглядом. Сжала сама полушария, провела по соскам кончиками пальцев, закатила глаза от удовольствия…
— Эля… — наконец он скинул оцепенение и рывком придвинул меня ближе, оставляя так же сидеть.
От удовольствия, когда проник в меня, не выдержала — заскулила, чувствуя долгожданные удары внутри. Волна поднялась и накрыла с головой. Тяжёлый взгляд из-под полуприкрытых век, быстрые толчки, частое громкое дыхание — не одной мне хорошо…
Пик, который был так близко настал неожиданно, обескураживающе… Файлирс не дал мне им насладиться, догнал меня в один миг.
— Пойдём в опочивальню… я до самого утра нынче…
Так и повелось — частые встречи, когда на ночь он мог остаться, а когда и прилетал один, под покровом ночи, десять минут имея меж делами.
Мягко поднимал ту тему, что всё удобнее стало бы, коли в его дворце я была, подле него, да не настаивал. И сам понимал, каково там мне будет…
По каждому облетающему двор листочку я видела, как отступает осень, уступая место зиме. То, что пора мне ехать понимали оба — король и я.
Разговор подняла лишь однажды, на что услышала:
— До родов надобно здесь побыть, — он весь напрягся, словно к битве готовясь. — Наследника народу надобно будет показать.
— А коли наследница?
— И наследницу. Кто бы ни родился — то моя кровь и всё по уму требуется обставить, чтобы всё положенное у них было.
Мы сидели на пустой дворцовой кухне, грея руки о чашки с горячим настоем.
— Как же ты это всё сделаешь, если не жена мать этого ребёнка? — от волнения кровь забила в горле, мешая дышать.
— Никто того не узнает, — как набатом прозвенело. — Дабы никто в будущем на престол сына не покусился, каждая крыса в Ондолии должна верить, что королева его мать.
— Как же я? — спросила, задыхаясь. — Родить дитя и отдать его… — я поставила чашку, потому как руки затряслись. Слова проталкиваются с трудом: — а он… и ведать обо мне не будет…
— Эля! — громыхнул Файлирс. — То не просто твой сын! То страны наследник! Отродясь не было такого, чтобы будущий король при матери рос. Так и меня воспитывали в родовых землях и отца моего и его отца. Только там, не у мамкиной юбки король сможет узнать и страну свою, и народ!
Он специально отвернулся, чтобы не видеть, как слёзы льются по моим щекам. Волю свою показывает.
— Не забирай моё дитя… — прошептала, сама не веря, что и на колени стать готова, лишь бы не расставаться.
— Эля! Никогда такого не было…
Одна пелена
— Любимый мой… — шепчу, целуя его ладони. — Ты ведь всё можешь! Ничего для тебя нет небывалого да невозможного…
— Эля! — вырвал руки из моей хватки, обхватил лицо. — Ведомо мне, что ты делаешь. Штучки твои… я много тебе спущу, коли хочешь. Но не страну, — глядит, аж пробирает до костей и голос, чужой будто, — мне для всей власти двух вещей не хватало: жены для серьёзности и наследника для уверенности народа. Женой ты сама стать не захотела. Пусть. Не стану неволить, раз сама того желаешь, но здесь не уступлю: наследников моих тебе рожать. Другому не бывать. Смирись. Один у тебя путь.
Как бы не так! — било в голове при взгляде на широкую спину.
Столько лет уверять себя в мысли, что не суждено мне испытать ту радость, когда своё дитятко к груди прижимаешь, смириться, чудо изведать и отдать?
Сколь не было бы важно для меня государство, как не любила бы я свой Итвоз, как не радела бы за него — не стоит ничего из того и одной слезинки мальца, что без матери растёт, которому на коленку некому подуть, да перед сном не поцеловать.
Коли не отведала бы я, что то чувство, когда во мне он живёт, шевелится — на волю просится, глядишь и отдала бы, а так… Поди ещё, жена его вздумает на ребёночке моём, который, вовсе дочкой будет, отыграться. Это о меня она зубы поломает…
О том, что чиновник тот просто недоглядел за дворцом, я ни в жизнь не поверю! То была диверсия спланированная и цель чёткую имела — меня унизить, а может и вовсе домой вернуть… Ведала бы она, как именно мой мужчина хотел вопрос тот решить… не обрадовалась бы, в своём дворце меня потчевать.
И хоть умом понимаю — сама виновата. Сама его к ней толкнула, а только сердцу мало такого успокоения.
Как и того, что должен наследник дворянами воспитываться, а не матерью! Это ежели сейчас он собрался ребёнка у меня отнять, дальше что будет?
Собираться в путь я начала не спеша. Чтобы и внимание соглядатаев не привлечь и короля суетой не насторожить. Во всю отводила глаза строителям, да снующим слугам, которые нет-нет, а затесались во дворец.
Файлирс приезжал всё так же, я все силы прикладывала, чтобы не насторожить его. Была ласкова и почтительна. Между тем, плод носить становилось всё тяжелее и о ласках никаких уже больше месяца и речи не было. Здесь изнутри что-то подсказывало — положенный срок в два месяца, я не доношу, осмотрительнее следует быть, кабы беды не случилось.
И он, словно чувствовал — о близости и не думал, но внимателен и заботлив был как никогда прежде. Как если бы молчаливо просил прощения за то, что с ребёнком меня разлучить вздумал.
Тот разговор больше не поднимали.
Хоть я и понимаю, что рассердится он, а всё же как он хочет поступить не могу. Однако, и представить страшно, что он сделает, когда узнает.
Тулупчик со мной согласен: загостились мы, пора домой.
Девять дней оставалось до запланированного отъезда, когда во дворец пришли люди. Мужчина и женщина. Совсем молодые.