Ретроспектива
Шрифт:
— Она ж окачурится… — лишь начав говорить, он понял, что сказал, — прости, брат. Прости. Сморозил, не подумал.
— Как всегда, — Файлирс поднялся с кресла, потянулся, разминая спину.
— Как она?
— Легчает.
— Просыпалась? — герцог подошёл к растопленному камину.
— Поела, попила. Умаялась она крепко… Какие новости?
Выслушивать от брата, что Эля мало кормит детей, Файлирс не желает. Герцог носится с существами, как со своими. Будь его воля — вообще не отрывал бы от материнской груди. Те итак все силы у неё отнимают вместе с
— Разные, — Прасгал дёрнул плечом. — Хорошие: народ, что жив ещё, молится за здравие наследника и ждет благодати, что создатель простит тебя за грехи, — молвить такое, хоть и пересказывать, Норэну дюже страшно, — раз послал наследника, то и болезнь заберёт, — глянул на брата, вроде спокоен, пошёл за ним в умывальню, — побриться б тебе…
— А ты, что ль умеешь? — спросил король, как только отфырчался.
— Я? — развеселился не пойми чего герцог, огромными пальцами пытаясь ухватить отросшую бороду. Кой-что удалось подцепить.
Как ни веселился бы брат короля, болезнь пришла и во дворец. Утром Файлирс нашёл своего брадобрея. Труп успел почернеть.
— Что в городе?
Норэн поник.
— Пустота. Ни одного знатного нет, все сбежали, ратуша стоит распахнутой… чернь всё растащила. Фай? Что-то делать надо… скоро всех выкосит… Окуривание душистыми травами не помогает. Люди по Келсу гонят стада коров, говорят, что живность вдыхает заражённый воздух и уносит его с собой… Поговаривают, что король сбежал из столицы… И, Джули, — Джулия Нупотт, графиня Эхелон. Фаворитка короля, получившая отставку, как только король вернулся с молодой женой, она была отправлена в свиту королевы. Сослана вместе с ней, — ночью скончалась. Как и у всех: появились опухоли подмышками, потом на руках и бёдрах, затем чёрные пятна пошли по телу. Когда вобла выкинула её из летнего дворца, Джули уже харкала кровью. Её сердце остановилось, когда она шла пешком в своё поместье, что ты ей подарил… королева не дала ей даже лошадь…
— Норэн… — Файлирс устало вздохнул, — ты ведь знаешь, лошадь бы ей не помогла. Один способ вылечиться от чумы — не заразиться. Жена Нупотта была обречена.
Как и сотни других подданных.
— Она искренне любила тебя…
— Она искренне верила в то, что любит меня. На деле же, она любила положение, что ей даровала моя постель. Хватит, Норэн. Я… я… я не знаю, не представляю, что нам делать…
Элькерия.
Почти сутки я спала. Проснуться никак не удавалось. Моих малюток приносили ко мне, я прикладывала детей к груди, так и не скинув оковы сна, не взирая на страх приспать деток. Кто-то постоянно был рядом. Следил.
— Твой брат любит твоих детей больше тебя, — я силилась, чтобы это не звучало, как упрёк, однако, обида на Файлирса, за его игнорирование, за его взгляды на детей, словно те ему мешают, раздражают… пять дней лежания дают о себе знать.
— Глупость, — он проводил взглядом девушек, что вынесли малышей после кормления. — Не досуг просто. Да и тебе к ним лучше не привязываться.
Снова он завёл эту песню.
— Что в городе?
— Хорошо всё. Спи, — и попробовал потянуть меня вниз, сидящую на постели.
— Файлирс. Твой брат… он два дня как не заходил…
После первых трёх дней, когда из соседней спальни постоянно доносился его голос, отсутствие герцога стало ощутимым.
— Он… — король гулко сглотнул и его пальцы больно сжали моё плечо. — Он не придёт больше, Эля… Норэн, он…
Я подскочила.
— Он жив? — вглядываюсь в очи, что не мигают. — Файлирс, отвечай! Он ещё жив?
Он только и сумел кивнуть, как из глаз, таких страшных, суровых глаз, беззвучно полились слёзы.
В секунду я оказалась на полу, кликнула девушку, схватила халат, прикрыла им рубашку.
— Из детской ни на шаг, — распорядилась, направляясь к выходу, запахиваясь по пути.
— Одеться бы, ваше… ваша…
— Знает кто, где герцога покои? — спросила выходя в людскую, не обратив внимания на кричащего что-то короля.
Из покоев он с мокрыми глазами не выйдет, пусть и окромя люда не увидит никто. А останавливать меня нечего.
То, что лично я — кость поперёк герцогского горла, то ясно, как день.
Не ведаю, что буду делать, когда коридор дворца, пропитанный вонью тлена и смерти, кончится, но дать умереть единственному человеку, в чьих глазах я увидела искреннюю и всеобъемлющую любовь к моим детям, я не могу. Моим детям нужна опора и защита в этом мире. Возможно, что и от собственного отца.
Путь в покои мне преградил Алирик. Бронзовая кожа сейчас пошла алыми пятнами, воевода негодует.
— Там чума, — кратко объявил, и тут же выдохнул, после бега. — Его не спасти, княгиня, смирись. Он мёртв уже, как и вся Ондолия, как Келс. Все мертвы…
— Как и мы с тобой, — кулаки мои сами сжались: не позволю! Не пущу! — То, лишь времени вопрос, когда мы за ними отправимся. Чем терпеть агонию, лучше что-то делать! Прочь! — Он не двинулся с места. — Коли мы завтра на тот свет отправимся, а дети мои живы будут, кто их защитит? Кто трон для сына сохранит? Жизнь дочери? Прочь, воевода, не доводи до греха. Он — родной дядя моим детям. Он их своим животом закроет, ради них стараться будет…
Мои уговоры не возымели никакого дела.
— Прости, — сказала беззвучно, когда вихрь моей силы снёс его от двери, кажется, что и стена пошатнулась.
— Дура баба… — услышала от герцога, когда пересекла покои и вошла в спальню. — Ещё и нагая считай… коль и выживу, мне брат сам башку скрутит. Дура…
Много сказал, не сдюжил, закашлялся кровью. Утёр лицо прямо тряпкой которой накрыт был.
Я кинула пламя в камин, который никто не потрудился растопить, распахнула окно, прогоняя вонь заживо тлеющего тела.
— Некому городом управлять, там, брат твой в кручине, пока ты тут помирать собрался…
Скинула одеяло с герцога. Да, может и зря я… кожа подмышками уже повздымалась… стащила подштаники — так и есть: пах усыпан бубонами.