Реверанс со скальпелем в руке
Шрифт:
В последний день он отказался от опия и терпел ради возможности говорить с нами – через боль и страдания.
Последними его словами было: - Солнце… солнце…
Я только кивала, не в состоянии открыть рот, чтобы не зареветь раненым зверем, но он этого уже не видел.
– Это агония… уйдите, - велел мне Дешам, когда, проводив кюре, я опять села рядом с мужем, только чтобы услышать эти слова. Будто получив разрешение на уход с последним причастием и сказав мне их, он окончательно впал в беспамятство. Я держала его за руку… его пальцы оставляли синяки на
– Убирайтесь вон, Мари, или я вас просто вышвырну! Я побуду с ним до конца. Выйдите немедленно! Вспомните – там его сын и ему тоже плохо.
Я ушла.
Хоронили Рауля… я не очень это помнила. Наверное, как положено. Дальше был поминальный обед, а потом я ушла «отдохнуть» и дня два провела в прострации. Я просто не верила – мозг не воспринимал. Знал, помнил, но не всеохватывающе, не безусловно… Меня не трогали и правильно делали – это время нужно, раз душа его требует. Иначе я выла бы, рыдала, вспоминала и рассказывала всем, каким он был хорошим… а кому это нужно? У них своего горя выше крыши. В конце концов я оделась, умылась и как-то выползла.
– У нас проблемы, Мари, - с ходу привел меня в чувство доктор, - я не отправлял гонца в Монбельяр, но это вопрос времени – вести дойдут сами. И тогда у вас отберут Франсуа.
И я вдруг поняла, что это возможно. И даже – скорее всего. И, как к любимому племяннику, относиться точно не станут. А с другой стороны…
– Мадам, я этого не желаю и вас не оставлю… во всяком случае до своего отъезда на учебу, - раздалось из отцовского кресла. Сын был здесь – сидел и внимательно нас слушал. И Андрэ тоже. Я подошла сзади и обняла Франсуа. Он взял мою руку и поднес к губам, прошептав потом:
– Вы уже с нами, мама…
– А как иначе? Простите женскую слабость, нужно было прийти в себя. Жак, прошу вас? Что вы предлагаете? – беспокоилась я,
– Нужно просить о формальном опекунстве высокопоставленное лицо, которое смогло бы противостоять герцогу Вюртембергскому.
– И кто это, по вашему мнению? – терялась я.
– Из того, что нам доступно - только герцог де Роган, - спокойно объяснил Дешам, - их Дома равны, но у нашего герцога преимущество – он французский подданный.
– А чем может грозить такое опекунство? – уточнила я.
– Спокойством и безопасностью? – пожал он плечами.
– Нужно ехать к нему?
– Я поговорю с ним предварительно. И сообщу вам.
– Тогда действуйте, Жак, буду бесконечно вам благодарна. Но, пожалуйста, вначале узнайте цену такой помощи. Мне кажется, просто так даже де Роган не станет ввязываться в неприятности, - помолчала я, вспоминая, что собиралась еще сказать.
– Да… у нас еще одно и это тоже важно - Рауль не учил меня хозяйствованию на бумаге. Я не разбираюсь в налогах и податях. А значит могу пустить по ветру всё, чего он достиг вместе с Ло. Не хотелось бы - это наследство сына. Наверное, нам нужен хороший управляющий? А то может вы сами переедете сюда вместе с женой – навсегда? Мне кажется, вам здесь нравится. Годы идут… будем держаться
– Спасибо, мама... Я тоже приглашаю вас, мсье Дешам, - отозвался Франсуа.
– Я подумаю, посоветуюсь как лучше, Мари… Франсуа, – кивнул Дешам, - но честный управляющий – редкость.
– К сожалению, Жак. А то я оставила бы Ло, когда Франсуа поступит в военную школу и уехала в Безансон – как тогда. Хотя… что я, на самом деле, могу? – попыталась я скрыть гримасу улыбкой, но, наверное, не получилось.
– Не смейте ни в чем винить себя!
– злился доктор и я поняла, что сейчас и его нечаянно обвинила.
– Простите, Жак, но не оставляет мысль, что я могла что-то сделать – в самом начале. Предотвратить. И еще…
– Франсуа, прошу вас - оставьте нас на несколько минут. Мне нужно говорить с вашей матерью, - резковато попросил Дешам.
– Простите, мсье, - выпрямился сын в кресле. Голос дрогнул, но он продолжил: - Но я считаю, что имею право знать всё.
– Простите, виконт, я всё забываю, что вы уже выросли, - сбавил тон доктор, - что вы там себе надумали, Мари? Говорите, мы это подробно обсудим… иначе это съест вас, сожрет с потрохами!
– Трутневое молочко… Это природный гормональный препарат. Рауль принимал его регулярно… я сама установила норму. Это могло спровоцировать то, что случилось. И еще я приучила его к частым тёплым и даже горячим ваннам... И может, если бы я раньше…
– Что - вы?! Взрезали бы его, чтобы заботливо полюбопытствовать – а вдруг сможете помочь? Смогли бы сделать это на фоне прекрасного самочувствия? Да и кто бы вам разрешил, Мари? Только не он! А молочко принимал и Андрэ, насколько я знаю.
– Да, мсье, - согласился тот, - и чувствую себя прекрасно. Как мужчина тоже.
– Шарль-Александр де Вюртемберг – отец Рауля, умер от такой же болезни, но в более преклонном возрасте. Это просто наследственность, Мари. Хотя и то ранение тоже как-то могло сказаться. На сроках?
– Маловероятно… хотя влияние травм в генезе опухолей полностью не исключают. Накопление рубцов…
– Так значит - и я…?
– потерянно перебил меня сын.
– Вы – нет, виконт, - отрезал доктор, - вы сутью своей природы пошли в материнский род, а такие болезни передаются только по отцовской линии.
Я выдохнула, понимая почему он хотел разговора наедине. И благодарна была, что эту ложь Дешам взял на себя.
– Но, безусловно, - продолжал доктор, - вам нужно быть настороже – стараться не застудить нижнюю часть тела и избегать неразборчивых любовных связей.
– Благодарю, мсье… - бормотал, розовея, сын: - Отец объяснял мне природу телесной любви и опасности её тоже.
Я выдохнула… и хлынули слезы – сами по себе, неконтролируемо. Мне не мешали.
Осторожно высморкавшись в платочек, я вдруг улыбнулась. А я бы послушала – какими-такими словами…? Как это звучит, если куртуазно? Или было озвучено прямо, как между мужиками принято – безо всяких прикрас? Тоже послушала бы. В любом случае... спасибо, Рауль, и здесь вы позаботились о сыне.