Реверанс со скальпелем в руке
Шрифт:
Глава 30
Два сундука с моими платьями и одеждой Франсуа были привязаны к задку кареты, Андрэ тоже уложил свои вещи, а Беата совала под сиденья отдельные корзинки с едой:
– Мадам, говорю вам, как женщине, им – бесполезно: корзина с краю – это ваш ужин в Божё. В гостевом доме непонятно чем кормят… говорят, там поросята месят собой навоз в загонах. Вторая корзина – завтрак… мсье Франсуа любит мои пироги с грибами и жареной капустой. А вот эта – перекусить, если вдруг… это же мужчины!
Мы не спешили, время было, да и гнать экипаж по каменистой
Поздняя осень не радовала пейзажными красками, но, сняв укрытие из листвы, обводы и подробности окружающей местности открыла в мелочах и подробностях. По дороге мы видели водяные мельницы и каменные фермы, скрытые раньше лесом. Здесь народ жил на отшибе, выращивая зерновые, овощи, кроликов, курей, коз… Холмы стали ниже, распаханных полей – больше, потом дорога опять пошла в гору.
Я смотрела на всё это и продолжала спать душой. Включиться в жизнь полностью, по-настоящему не получалось. Старалась, чтобы не заметно было насколько трудно мне не отвлекаться в разговоре, внимательно слушать, что-то решать. Боялась, все видят как мне хочется туда – за ним, и чтобы вместе с ним. Положа руку на сердце, ту свою жизнь я покончила самоубийством. Перешла черту, обесценив саму жизнь по сравнению с чем-то другим. Сейчас у меня был Франсуа и ответственность за него, и все равно страшно - вот я проснусь… окончательно приду в себя, пойму, осознаю, приму… и накроет так! И моё чувство самосохранения снова треснет по старому шву.
Наверное, все-таки я была не самой лучшей матерью – мне мало было Франсуа. Даже с ним дом оставался пустым… этот мир – тоже. С Раулем ушло что-то слишком важное. Мысли были…я вообще стала много думать – слишком много. Додумалась до того, что половинка души, которая отвечает за радость, уже где-то там – перебралась ближе к нему. Это грело… только это теперь и грело – надежда.
Безансон встретил нас мелким дождём и затишьем – горная долина укрывала город от ветров. Хлынули воспоминания, я чуть оживилась и представляла сыну город, как представлял мне его однажды красивый шевалье… не получалось вспомнить его имени.
– Это и есть цитадель Вобана, где служит мсье Дешам, мальчик мой. А Безансон уникален благодаря необыкновенно красивому изгибу реки…
– Да, мама! Когда-то он располагался исключительно внутри речной петли и считался неприступным. Ну и благодаря крепости, конечно. Отец описал мне в подробностях её фортификационные характеристики, состав гарнизона и его вооружение, - горели глаза у сына, - а мсье Дешам обещал провести внутрь, вот только раздобудет пропуск. Я хотел бы видеть пушки.
– Обещал – сделает, - вздохнула я, - Дешам умеет держать слово.
Остановились мы в комнатах гостевого дома, которые снял для нас доктор. Он пришел сразу, как только мы разместились и послали ему весточку, что уже на месте.
Вошел он не спеша, поцеловал в лоб потянувшегося к нему Франсуа, потом в висок – меня. Присел рядом, улыбаясь…
– Устали? Просто засиделись в экипаже. Сейчас пройдемся - идем ужинать к нам. Потом мой внук Леон покажет Франсуа город, а мы тихо посидим и вспомним прошлые годы здесь.
Всё было так, как он обещал – вкусный ужин с вином, разговоры о бывших друзьях и знакомых, городе и событиях, которые в нем случились пока меня здесь не было. А случилась целая куча всего... Де Роган, например, получил пост губернатора, не выпустив из рук налоговые вожжи и управлял Франш-Конте со всей полнотой власти, изредка выезжая ко Двору, где в пригороде Парижа жила его семья.
Тогда манифест о намерениях немного снизил накал страстей, но недовольные выступления продолжались. Окончательно же прекратились после восстания «демазелей», во время которого его участники прятали лица под масками, а тела в женской одежде - в надежде на то, что требования представительниц слабого пола не вызовут таких последствий, как для мужчин.
Де Роган вышел к протестующим и громко и подробно разобрал их претензии. После чего пошел на единственную уступку – из провинции вывезли только половину зерна от запланированного. И внятно пояснил почему другие требования нереальны. А еще пообещал, что если продолжат гибнуть его люди, то его не остановят ни платья, ни пеленки – будет отдан приказ открыть огонь. С тех пор в Безансоне было относительно тихо. Целые годы.
Семья доктора занимала весь этаж небольшого дома. А его жена - молчаливая, прячущая взгляд, хотя и очень приятная с виду пожилая женщина, показалась мне немного странной. Но Дешам потом объяснил мне:
– В юности Клер потеряла родителей при страшных обстоятельствах. Наверное, в чем-то это наложило отпечаток… она не понимает, как себя вести с людьми, пережившими тяжкую утрату. Считает, что пустые слова ранят, а сожаления бессмысленны. Поэтому и чувствует себя неловко, молчит. Но это временно, вы пока незнакомый для неё человек. Это… неважно. Сейчас важно другое, Мари…
Он провожал меня до дома. Мы неторопливо прошли по улице, свернули на ярко освещенную фонарями брусчатую площадь и возле ратуши увидели наших мальчиков. Леон был рослым парнем на три года старше, но гибкий Франсуа уже вытянулся выше его плеча. Несмотря на вечернее время, на площади было достаточно прогуливающегося народа. Я два раза видела, как прошли патрули, проехал небольшой отряд конных драгун, возвращались из крепости офицеры… Наверное, пора было прощаться?
– Не зовите мальчиков, нужно обсудить важное дело… не хотел при Клер, - остановил меня Дешам, - я говорил с де Роганом. И он не возьмет никакой платы за свою помощь, в этом можете быть спокойны. Но есть одно обстоятельство – он хочет видеть вас и желательно с сыном. Я не ожидал такого, думал все сведется к пустой формальности. Но, наверное, это разумно – увидеться и выяснить последние нюансы перед тем, как принять решение.
Я беспокойно провела рукой по тонкой шерсти юбки, нечаянно наткнувшись на ножны, которые первый раз после своей свадьбы пристегнула к поясу. И плотнее укуталась в широкую шаль. Кивнула.