Ревет и стонет Днепр широкий
Шрифт:
Арсенальцы били по центру города, нащупывая здание Центральной рады. Били по Царскому саду и «Шато де флер», где сосредоточились силы противника; били по Кловским ярам и Собачьей тропе, откуда — уже который раз — бросались в атаку гайдамаки и «вильные козаки».
В арсенальцев снаряды летели отовсюду: из Мариинского парка, из Купеческого собрания, с Владимирской горки — со стороны Днепра; с Сенного базара, с Галицкого базара, из Ботанического сада — из центра; с Сырца и из Кадетской рощи — дальнобойные; да еще из–за Днепра, из Дарницы и Слободки — тяжелые.
«Арсенал» был в кольце, отрезан от всех остальных районов города, запасы орудийных снарядов подходили к концу, патроны тоже
А главное, раненые и медицинская помощь. Десятки раненых лежали между трупов погибших: ни медицинского персонала, ни медикаментов! Их переносили в помещения цехов и пытались хоть чем–нибудь помочь несколько работниц «Арсенала» и девушек–сорабмолок, пробившихся сюда из разных районов города: Шура Ситниченко, Стася Слынько, Люба Аронова, Чайковская, Комская, Приходько, Южная… Появлялись то среди раненых с медикаментами, то со скупым продовольствием среди здоровых, то на баррикадах две Бош: Оля и Муся, молодые большевички юные дочери Евгении Богдановны.
Под вечер, когда уже совсем стемнело и канонада стала немного утихать, с Рыбальской — Интендантским переулком и садами — пробралась еще одна девушка. За спиной у нее был мешочек с крупой, под мышками две буханки хлеба, на шее на веревочке болтался большой пакет с бинтами и марлей, в карманах — две бутылочки йода.
Это была капля, но и ей обрадовались чрезвычайно.
— Ты кто? — спросили девушку Оля и Муся Бош.
— Курсистка–медичка. Правда, — как бы извиняясь, торопливо добавила девушка, — только первого курса… Я еще ничего не знаю, всего лишь общую анатомию… Но мой отец — врач…
Девушка была вся мокрая, вывалялась в снегу, пока переползала кустарником; перчатки она потеряла — руки ее посинели и пальцы не сгибались; она вся дрожала — уж очень озябла, одолевая эту сотню саженей несколько часов; чубик коротко подстриженных волос слипся на лбу от пота. Она выглядела совершенно несчастной и прибитой: стояла высокая, нескладная и какая–то долговязая. А больше всего она, видимо, стеснялась или злилась на себя за то, что — девушка, а не боец, всего лишь курсистка, а не полководец, только медичка, да и то первого курса, которая даже толком подать помощь раненому не умеет.
Но все равно, она была медичка, и ей обрадовались еще больше.
— Давай твои бинты и марлю и покажи нам, как надо перевязывать, когда ранят, например, в голову или и в живот…
Девушка закусила губу и решительно и сердито взялась за работу.
— Как тебя зовут! — поинтересовались наконец ее новые подруги.
— Марина.
Наступил уже вечер, и пробившиеся из города принесли последние новости. Подольские вынуждены были оставить «Прагу», присутственные места и, усеяв трупами юношей Андреевский спуск, отойти на исходные позиции, к Братскому монастырю: сечевики, выбитые правым флангом подолян из семинарии, обрушились на центральную подольскую группу… Шулявских гайдамаки вынудили оставить Политехнический, и отряд в основном рассеян: часть отошла к Посту Волынскому, часть пробирается на Куреневку… Железнодорожники действуют активно, но они разрезаны на несколько изолированных групп: Киев–второй, Киев–первый, Главные железнодорожные мастерские и отдельно группа Ветрова, повернувшая в город — с целью окружить вокзал. Однако на вокзале и до сих пор гайдамаки… Авиапарковцы от моста через Днепр отошли с большими потерями: из Слободки выдвинулась крупная группа войск Центральной рады, перешла мост и как раз сейчас плотно обложила арсенальские, и так уже отрезанные, тылы…
В первый, второй и третий день у восставших были значительные успехи, но теперь перевес был на стороне врага.
ЗА КИЕВ!
1
Боженко начал с малого: он захватил завод, на котором работал, — Прозоровская, 8.
Этот маленький механический заводишко был, по правде сказать, никому не нужен: после разгрома в октябрьские дни он так и не возобновил производства. Но был это все–таки завод, на нем имелось ценное оборудование, на складах лежали запасы сырья и продукции — и городская комендатура считала необходимым охранять его. Тридцать казаков гарнизонной службы — мобилизованных дезертиров, отвоевавших до того три года мировой войны, — несли здесь караульную службу: дежурили посменно у ворот и вокруг ограды и пекли картошку в караульне на раскаленной железной «буржуйке».
Но ведь у тридцати солдат было тридцать винтовок и к ним — боевые комплекты патронов!
Это не давало покоя Василию Назаровичу. Ведь тридцать винтовок со всем боевым комплектом могут быть повернуты против восставших! Лучше — чтобы не были повернуты. А еще лучше — повернуть их против Центральной рады.
Но еще пуще волновало Боженко то, что в подвале под цехом лежало пятьдесят винтовок и с полсотни ящиков с патронами: боевой запас бывшего красногвардейского заводского отряда, который так и не обнаружили во время разгрома юнкера. Что ж — винтовкам так и лежать, ржавея, в подвале? А целой горе патронов — так и пропадать, когда каждый патрон дороже капли собственной крови?
Боженко собрал несколько хлопцев со своего завода, проживавших близ его нынешнего подпольного местожительства (когда в ту декабрьскую ночь контрразведчики пришли арестовать его, он успел в одних исподних выскочить через окно и скрывался теперь у друзей), и сказал так:
— Хлопцы! Восстание против проклятых самостийников начинается. Что ж нам — за бабью юбку держаться? Айда воевать! От комитета нам задание: Большая Васильковская до Бессарабки должна быть наша. Артерия революции в самое сердце контры! Маршрут хорошо известный: в октябрьские дни как раз здесь и шли. Только теперь с Бессарабки поворачивать не вправо — на штаб, а влево — на Центральную раду. А там ударим по Бибиковскому вверх — и квит! Тактика и стратегия всем понятны? Вот и хорошо. Оружия, говорите, нету? Оружие, конечно, надо «купить». Денежек, правда, не имеется, но есть план! Придется пойти на бой, как в театр: вроде зайцем, без билета…
План Боженко состоял в том, чтобы добыть оружие, спрятанное в подвале завода на Прозоровской, 8. А до того — забрать тридцать винтовок у охраны завода. Правда, голыми руками. Зато сколько оружия! Хватит чуть не на сотню бойцов! А сотня в тактике и стратегии уличных боев — все равно, что полк или даже дивизия в поле!..
Осуществили план просто — так сказать, «по–домашнему». Боженко вдвоем со своим заводским напарником Чайко — остальные притаились за заборами соседних строений — подошли к часовому у ворот и сказали:
— Мы депутаты рады… — какой именно «рады», на всякий случай уточнять не стали; «рад» этих теперь наплодилось до черта — и своих, и чужих. — Принесли вам приказ о демобилизации: Центральная рада воюет за свою самостийность, а кто до самостийности интереса не имеет, может отправляться на все четыре стороны — как это, помните, дядько, в ноябре было: всех мобилизованных распускали, а оставляли только охотников, добровольцев? Так что выбирай, землячок, куда твоя воля: хочешь — воюй за Центральную раду, хочешь — иди себе к жинке и деткам, коли они у тебя есть, а не то — отлеживайся на печи. Как знаешь…