Ревет и стонет Днепр широкий
Шрифт:
— А с позиций — галопом! — фыркнул Гречка и выпил остаток своего самогона.
— Так с позиций было бы с правой руки, а это же — с левой! — возразила Ганна, и в голосе ее звучала тревога. — Из Киева это. И скачут!..
Гречка сел на свою табуретку у стола, вытянул руки далеко перед собой на столе и вдруг запел:
Вихри враждебные веют над нами,
Черные силы нам жить не дают…
— Тимофей, — попыталась еще увещевать его Ганна, — побойся бога! В чужом же доме! Вон иконы святые…
Гречка был уже пьян, но пьяной была у него лишь голова, а тело оставалось трезвым: оно не стало расслабленным от опьянения, наоборот, оно было
Авксентий сказал от порога — он все еще выглядывал на улицу, хотя конников давно уже не было видно, и пыль после них улеглась:
— Софрон наш сюда спешит…
Домаха поправила на голове платок и одернула юбку: в присутствии мужа жена всегда должна быть опрятной.
— «В бой роковой…» — выводил Гречка, но в эту минуту калитка скрипнула, и во двор вскочил Софрон.
К удивлению всех, Софрон — всегда спокойный, уравновешенный и неторопливый, Софрон, который обычно не просто ходил, а величественно шествовал, — на этот раз бежал, словно какой–нибудь шустрый мальчонка. Лицо у него было бледное, глаза перепуганно таращились из–под картуза, по лицу стекал пот.
— Беда! — задыхаясь молвил Софрон, едва переступив порог — Казаков в наше село пригнали!
— Какие же это казаки? — усомнилась Домаха. — Донцы все с чубами, и ланпасы на штанах!
— Потому это не донцы, а наши, из Центральной, стало быть, рады! — переводя дыхание, объяснил Софрон. — Пригнали их, чтобы караул держать в селе, и говорят… шомполовать будут за тот клинышек, который люди для себя выкосили… супротив приказа генерала Корнилова… — Он через силу глубоко вздохнул. — Сразу будто бы и по домам пойдут! Зерно будут забирать, у кого найдут… А у кого найдут, того и шомполами причастят! — почему–то шепотом добавил Софрон. — А может, кому и хуже будет…
— Ой! — взвизгнули побледневшие молодицы.
— Нужно прятать рожь! Яму надо рыть — на картофельном поле, чтобы незаметно было… Берите, бабы, лопаты!
Софрон остановился перед Гречкой, Гречка понуро смотрел ему под ноги.
— А ты, Тимофей, лучше иди из нашего дома!
— Чего тебе?
— Уйди, говорю! — может, впервые в жизни повысил голос всегда такой боязливый и мягкий, хоть к ране прикладывай, Софрон. В глазах его засветилась злоба и ненависть. — Уйди от греха! Это ты, ирод, людей супротив власти подговаривал! Это ты, супостат, призывал закону не повиноваться и панское косить! Уйди с глаз! Потому как тебя будут вешать, то и людей рядом с тобой повесят — он уже истерически визжал. — Да коли б не ты, разве ж я решился бы косу в руки взять и завозить в свой двор панское зерно?
Гречка встал — высокий, словно бы даже выше своего роста, страшный, — схватил бутылку из–под самогона и швырнул ее в Софрона.
Домаха, взвизгнув, дернула мужа за рукав, Софрон уклонился, — бутылка звякнула о косяк и разлетелась на мелкие осколки.
На постой в село Бородянку прибыло полсотни казаков Богдановского полка Центральной рады — для охраны добра графа Шембека, поддержания порядка и расправы за самочинную уборку панского и государственного хлеба, а также за невыполнение приказа верховного главнокомандующего. Прислал казаков — в порядке, так сказать, любезности перед шефом профессором Грушевским, обязанным перед высокодостойным другом митрополитом Шептицким, — Симон Петлюра.
Оторопевший Авксентий стоял у порога и все смотрел и смотрел на улицу. Дорога давно уже опустела в оба конца — и на Киев, и в село, а Авксентий все высматривал и высматривал.
И всматривался Авксентий с тревогой — словно бы ожидал еще какой–то беды с того большака, всматривался с ненавистью — ведь все напасти в его жизни приходили именно с этим киевским большаком: по большаку из Киева приезжали когда–то урядник и становой; по большаку из Киева прискакали в пятом году казаки и пороли село за конституцию; по большаку на Киев погнали всех парней и мужчин погибать солдатами на войне; по киевскому же большаку прибыла и эта непонятная революция; по большаку послали сердешного Авксентия на эту путаную Центральную раду; по большаку нагнали в село австрияков отрывать хлеб от голодных бородянских ртов. Теперь по этому же большаку прискакали еще и каратели, и не какие–нибудь, а… свои ж, из своей же, так сказать, Центральной рады…
Будь он проклят, этот большак из города к людям в село!..
3
В революционную историю столицы Киева, да и всей Украины, этот вторник вошел знаменательной датой потому, что именно в этот день Совет рабочих депутатов города — впервые с момента его создания — принял на своем пленарном заседании резолюцию, предложенную большевиками:
«В грозный час, когда окрепшие контрреволюционные силы, сплотившись вокруг генерала Корнилова, намереваются уничтожить все завоевания революции и восстановить кровавую военную диктатуру, не останавливаясь ради этого даже перед открытием фронта, — Киевский совет рабочих депутатов призывает всех киевских пролетариев и революционный гарнизон объединиться вокруг Советов и по первому же их зову подняться во всеоружии на защиту завоеваний революции…»
Далее резолюция предлагала: арестовать вожаков контрреволюции; отстранить реакционеров от всех ответственных постов; всем представителям местной гражданской и военной власти выполнять лишь распоряжения особого комитета Совета; а также — немедленно вооружить всех рабочих и весь революционный гарнизон.
Председательствовал на заседании — тоже впервые со дня создания Совета — большевик Андрей Иванов.
Позавчера, тоже под председательством Иванова, такую же резолюцию принял Совет фабрично–заводских комитетов города. Вчера аналогичное решение одобрило Центральное бюро профессиональных союзов — по предложению фракции большевиков.
А сегодня утром поступили телеграммы и из других городов Украины: в Одессе организована Красная гвардия, в Харькове проведено общее вооружение рабочих, в Луганске создан ревком.
Театр оперы, в котором происходило пленарное заседание Киевского совета, возвышался, словно скала среди бурного штормового моря, окруженный многотысячной шумной толпой: все заводы, все профессиональные союзы, почти все общественные организации города выслали сюда свои делегации со знаменами и транспарантами. Лозунги на транспарантах были: «Долой Корнилова!», «Да здравствует социалистическая революция!», «Требуем переизбрать Советы и передать им власть в стране!» С разных уголков театральной площади и прилегающих улиц — Владимирской, Фундуклеевской и от Золотых ворот, где толпились те, которые уже не могли пробиться ближе, — доносилось пение: «Марсельеза», «Варшавянка», «Беснуйтесь тираны». Группы молодежи там и тут скандировали: «Власть — Советам», «На баррикады!»