Ревейдж
Шрифт:
— Я знаю, о чем ты думаешь, — тихо сказала она. Я сосредоточился на ожогах от веревки на ее теле. — Посмотри на меня! — скомандовала Зоя.
Мои ноздри раздулись, когда я услышал команду, сорвавшуюся с ее губ. Лицо Зои смягчилось, и она добавила:
— Пожалуйста.
Заставив свое тело не реагировать на строгий женский голос, я лег поудобнее и встретился глазами с Зоей, как она и просила, а не приказывала.
Ее пальцы начали поглаживать мои.
— Когда ты впервые прикоснулся ко мне, то напугал меня.
Я оставался неподвижным, просто слушая. Лицо Зои побледнело,
— Те пытки, которым ты меня подвергал, когда притащил меня в эту камеру, — она покачала головой. — Я никогда и представить себе такого не могла, даже в самых страшных кошмарах. Электрический шокер, жара и холод, а потом то, как ты использовал мое тело и его центры наслаждения против меня же. Это было варварство, жестокость в самом худшем проявлении.
Моя челюсть сжалась от боли, прозвучавшей в ее голосе, но я не отреагировал. Я совершил эти действия. Я делал лишь то, что мне приказывала Госпожа.
Зоя улыбнулась, но это не была счастливая улыбка.
— Сначала я подумала, что ты бессердечный монстр. Но потом я поняла, что ошейник на твоей шее делает это с твоим телом. Я поняла, когда он подчинил тебя. Твои голубые глаза стали черными, полностью расширенными. Это не длилось долго, но, когда твои глаза вновь становились голубыми, ты все еще причинял мне боль. Но что-то стало проскальзывать. Иногда я замечала мимолетные моменты сострадания, пробивающиеся сквозь тебя. — Зоя склонила голову набок. — И даже несмотря на то, что ты держал меня в плену, даже несмотря на то, что ты причинял мне боль, довел меня до мучительного уровня наслаждения, я поняла, что ты делал все это только потому, что должен был, а не потому, что хотел.
Я сжал губы, и это чувство снова взорвалось во мне. Я уставился на эту женщину и спросил себя, как она могла говорить со мной таким мягким тоном. Как она могла заботиться обо мне после всего, что я с ней сделал?
— Как я уже говорила, Валентин, мы не такие уж разные. И хочешь — верь, хочешь — нет, — она наклонила голову вперед, — но ты и твоя камера пыток — не самое ужасное, что случилось в моей жизни. Видишь ли, я думаю, что в этом отношении мы похожи.
Она сжала мою руку и добавила:
— Только люди, которые нашли меня и приютили, были хорошими и честными людьми. Они защищали меня и оберегали. — Зоя подняла наши соединенные руки и поднесла их к своим губам. Когда ее губы коснулись тыльной стороны моей ладони, тепло разлилось по всему моему телу. — Тогда, как полагаю, люди, которые нашли тебя, не причинили тебе ничего, кроме боли и горя. Я верю, что, если бы тебя не заставляли жить такой жизнью, ты был бы совсем другим человеком. Ты согласен? — спросила она, и ее вопрос тяжело повис в воздухе.
Я пожал плечами и прошептал:
— Не знаю. Я причинял боль другим. Я убивал и мучил с самого детства.
Лицо Зои вытянулось, и она спросила:
— Это был твой выбор?
Я закрыл глаза и слегка покачал головой.
— Нет, — признался я, — заставляли. Меня заставляли.
Я услышал, как Зоя вздохнула. Почувствовал ее теплое дыхание на своем лице. Мой ответ вознаградил меня еще одним поцелуем в руку. Как будто какая-то невидимая
Зоя подняла ногу, чтобы положить ее поверх моей, придвигаясь ближе, пока ее голова не легла рядом со мной.
— Я знаю, что ты не любишь грузин, Валентин, но моя бабушка рассказывала мне историю Тбилисского монстра. Ты слышал о нем? — спросила она.
Мои губы скривились от ее грузинского акцента, плавно обволакивающего русские слова.
— Нет, — ответил я.
Ее карие глаза заблестели, когда она стала объяснять:
— Мне было всего пять лет, когда убили мою семью.
Мой взгляд упал на шрамы на ее плечах и бедре. Видя, что мое внимание сосредоточено на них, она погладила меня по лицу и сказала:
— В тот день я тоже должна была умереть.
Мой желудок сжался при одной мысли о смерти Зои. Но я снова сосредоточился на ее словах, когда она продолжила:
— У меня почти нет воспоминаний о том моменте моей жизни. Полагаю, это произошло из-за травмы. Думаю, что, когда ужасное событие запятнало твою душу, все светлые дни, предшествующие этому событию, становятся ярче.
Глаза Зои на мгновение потускнели, но тут же прояснились, когда ее губы растянулись в легкой улыбке.
— Моя бабушка любила рассказывать мне сказки. И мне нравилось их слушать. Она знала это, поэтому часто рассказывала мне истории. Но была одна, которую она повторяла мне снова и снова. Каждый раз, когда она рассказывала ее мне, я всегда находила несостыковки.
Зоя говорила о своей семье с таким счастьем. В тот момент я мог бы слушать ее всегда. Ее голос изменился, когда она делилась воспоминаниями. У меня никогда такого не было. Даже с Инессой я всегда боролся за наше выживание, воровал, чтобы прокормить нас.
— Валентин? — толкнула меня Зоя. Я резко вернулся в настоящее. — Ты в порядке? — спросила она.
Я прижался щекой к руке, которую она оставила под моим лицом.
— Расскажи мне о монстре, — попросил я.
Она снова улыбнулась.
— Легенда гласит, что чудовище, ростом с дерево и шириной с быка, обитало в самой глубине Тбилисского леса. В течение многих лет его видели дети, живущие в городе. Он мирно жил бы сам по себе, но все дети хотели на него посмотреть. Когда они видели его, то смеялись и насмехались над ним, называли уродом. Они колотили его палками, били камнями и с криками пробегали мимо того места, где он спал, чтобы не дать ему уснуть. Но однажды все изменилось. Монстр стал отбиваться. Монстр все ждал и ждал, прячась, когда мимо пробегут противные дети. Когда они проходили мимо его укрытия, он выскакивал и ловил их, унося в свой дом. В доме у него был котел. Захваченных детей он бросал внутрь и готовил живьем, превращая в горячее рагу.