Ревизор: возвращение в СССР 23
Шрифт:
— А что бы вы сделали, если бы ваши знакомые что-то плохое сделали? — спросил он наконец.
— Смотря, что именно плохое, — переглянулись мы с Загитом.
— Ну, или ещё не сделали… А если б сделали?
— Например, что? — спросил я, удивленный этой путаницей в его словах.
— Да, пока, ничего… ерунда, — внезапно смутился Родька и поднялся. — Я домой.
— Пока…
Не влип бы во что-нибудь нехорошее, — подумал я, озадаченно посмотрев ему вслед.
— Маленькие детки, — перехватил Загит свою переноску. — Маленькие бедки. А представляешь, у тебя таких двое будет?
—
— О-оо! Такое бывало! — покачал головой тесть. — Ну, там окна били это я, вообще, не считаю. Рафик с одноклассником как-то карбида в школу притащили, такую вонь устроили. Марат портфель девчонки одной на плафон в классе под самым потолком повесил шваброй, а снять не смог, зацепилось там что-то. Руслан птенца по дороге в школу подобрал, в портфель посадил и кормил его там крошками, а он на уроке чирикать начал.
Тут меня уже смех разобрал. Представил себе эту картину. Учитель в тишине по классу ходит, тему объясняет, а тут, вдруг, чирикнул кто-то. Ну, думает, показалось, дальше объясняет. А тут опять…
— И чем всё закончилось? — сквозь смех спросил я.
— Учительница ругаться начала, подумала, дразнит её кто-то из учеников. Директора позвать пригрозила. Ну, дети Руслана и сдали…
— А Галия? — не мог не спросить я.
— Как она дралась в школе в младших классах! — трагически подняв лицо к небу, покачал головой Загит, — дома трое братьев, постоянно драки, к которым она подключалась. Привыкла, вот и решила, что это нормально, едва заденут, тут же в атаку идти. И девчонок держала в своем классе в кулаке, и парней. Узнал потом еще от учительницы, что, если кто выходил из повиновения, она не стеснялась и братьев позвать, чтобы приструнить бунтовщика.
Меня вообще пробило на смех. Фыркаю, а сам боюсь малых разбудить. А Загита не остановить, он же о своем самом большом счастье в жизни рассказывает, о детях.
— Как мне было стыдно перед учительницей! — продолжал тем временем он, — она какие только наводящие вопросы не задавала мне, пытаясь понять, как девочка может с кулаками бросаться на других детей, даже из классов постарше. И так стремиться в атаманы. Она, кстати, так себя и называла, без шуток! Атаман третьего «Б».
Чувствую, много бы компромата собрал на жену, но мое фырканье все же дало эффект. Мои мальчишки начали просыпаться и, пока они не устроили ор на весь подъезд, мы поспешили отнести их домой.
Остаток дня решил посвятить запискам для Межуева, а то в среду крайний срок для сдачи. Но мыслями нет-нет да возвращался к разговору с Родькой. Что там его приятели такое затеяли, плохое? Думал, думал и не выдержал, пошёл к Гончаровым. Какие тут аналитические записки, когда перед глазами лицо Родьки стоит…
— Привет, — улыбнулся я удивлённому Грише, открывшему мне дверь. — А Родька дома?
— Дома, — кивнул он и позвал сына.
— Родион, пошли, поговорим, — обнял я его по-дружески за плечи. — Беспокоюсь я.
Мы сели на кухне. Гриша, естественно, тут же уселся рядом с очень встревоженным видом.
— Не стоит, Родь, всё пытаться решать самому. Надо советоваться со взрослыми, — начал я издалека. — И не потому, что мы такие умные. А потому,
— А что случилось-то? — обеспокоенно спросил Гриша.
— Пытаюсь выяснить, — многозначительно посмотрел я на него. — Что тебя беспокоит? Рассказывай, Родька. Одна голова хорошо, а три лучше. Что-нибудь придумаем все вместе. Что ты имел в виду, когда спрашивал, чтобы я сделал, если бы мои знакомые что-то плохое сделали?
— То и имел ввиду, — затравленно взглянул на меня Родька. — Плохое.
— Ну так что, например? — добивался я от него конкретики, тормозя взглядом обеспокоенного Григория.
— Ну, например, дядьку пьяного обворовали, — сдался он под нашим давлением.
— Твою мать! — воскликнул Гриша. — И много денег взяли?
— Семьдесят рублей с копейками.
— Ого, — воскликнул я. — Похоже, получку у мужика выгребли. Потратили уже?
— Не всё. Сигарет с фильтром накупили, портвейна, клюшки новые, — начал, наконец, рассказывать он. — Нам, младшим, десять рублей дали на конфеты и газировку. Сами в кино ходят вторую неделю каждый день.
— И где эти десять рублей? — строго посмотрел на сына Григорий.
— У мальчишек наших, — пожал плечами Родька и испуганно посмотрел на отца.
— Уши оборву! — вскочил тот из-за стола.
— Подожди! — остановил я его. — Так нельзя. Старшие ребята на Родьке потом отыграются по полной программе.
— Вот, лоботрясы! — с досадой проговорил Гриша, но разумность моего аргумента осознал и вернулся за стол. — Если их не остановить, втянутся, и, рано или поздно, попадутся и сядут. В любом случае, надо в детскую комнату милиции сообщить. Мальчишки эти потом спасибо ещё скажут, что от тюрьмы их отвели.
— Это если они вырастут и осознают это, — возразил я. — А пока это случится, годы пройдут, они Родьку за это время со свету сживут, предателем будут обзывать. Надо так всё сделать, чтобы никто на него и подумать не мог. Ты понял, Родион? Никого не упрекай. Но и сам не участвуй в этом пире во время чумы.
— Да вы что? Какой пир? Я ни конфетки не взял!
— И это правильно, — похвалил я его.
— Молодец, сын! — воскликнул Гриша. — Так, а что же нам делать-то?
— Надо что-то такое придумать, чтобы в нашем отделении милиции не знали, от кого информация пришла. Тут же, небось, половина сотрудников в нашем же районе живёт и всех знает…
Задумался. Так, какие у меня варианты? Первая мысль, конечно, про Васю. Но я ему уже и так должен, как земля колхозу. Мне сначала с ним за это нужно рассчитаться… К тому же, никак он не подходит. Кто-нибудь проговорится в нашей милиции, от кого информация к ним пришла. А ведь весь двор в курсе, к кому ходит негр в форме милиционера. И что Родька постоянно рядом со мной и Тузиком ошивается. Его сверстники тут же заподозрят…
Значит, только второй вариант. Костя Брагин и его отец…
— Есть у меня одна мысль… Давай, Родион весь расклад. Кто обокрал пьяного, с кем, когда, сколько взяли, где этот пьяный живет, если знаешь, и имя его. И листок бумаги мне принеси, пожалуйста, и карандаш.