Ревизор: возвращение в СССР 26
Шрифт:
Буквально через несколько минут меня пригласили за трибуну, и я начал своё выступление.
– В основе стратегии развития атомной энергетики должна лежать прежде всего безопасность. Достаточно одного взрыва атомной электростанции в густонаселённой европейской части СССР, чтобы вызвать радиофобию и перепугать все население страны насмерть. Можем потерять десятки тысяч квадратных километров заражённых земель, где больше не смогут жить и работать люди. Придётся выводить их из сельхозоборота, отселять оттуда население сотен деревень, десятков городов. Для всех этих людей придется строить новое жилье, и компенсировать им утраченное имущество,
Подумайте также и о том, что переселите вы сотни тысяч пострадавших, а доверять правительству страны, в которой стала возможна в мирное время катастрофа такого масштаба, перестанут десятки миллионов граждан. Это же мощнейший удар по советской идеологии, который мы не можем позволить себе допустить!
– А почему вы считаете, что кто-то из учёных на этих станциях будет вести себя настолько безответственно? – тут же последовал вопрос из зала.
– К сожалению, не каждый, кто пишет кандидатскую диссертацию, и проводит с этой целью эксперименты, способен продемонстрировать интеллект, который позволит ему её защитить. И даже наличие высокого интеллекта тоже не всегда спасает. Уже стали шаблонными шутки над забывчивыми профессорами. Человек, который концентрируется на науке, может в азарте чрезмерно увлечься и наплевать на все мыслимые ограничения. Мы снисходительно шутим про профессоров, забывающих везде зонтики, приходящих в аудиторию в домашних тапочках, забыв переобуться при выходе из дома. Ну, это же увлечённый наукой человек, объясняем мы. И при этом считаем, что в ходе эксперимента на атомной станции они не будут вести себя точно так же? Не слишком ли опрометчиво?
Проняло. Убедило. Принялся читать лекцию дальше.
Предложил провести переговоры с правительствами стран, расположенных вдоль азиатских границ Советского союза. Та же Индия, достаточно дружественная СССР страна, постоянно нуждается в больших объёмах электроэнергии. Вполне можно достичь договорённости, что на советской территории у индийских границ будут возведены крупные атомные электростанции, а электроэнергия будет перебрасываться на территорию Индии для нужд индийской экономики. Брать можно как продукцией за электроэнергию, так и валютой.
В идеале бы такие переговоры провести и с Китаем, у него очень большой потенциал экономического роста. Но, к сожалению, сейчас у нас очень сложные политические отношения. И кстати, имело бы смысл плотно поработать над тем, чтобы эти отношения как можно быстрее улучшить.
Мощная вышла лекция по атомной энергетике. Равнодушных не осталось. Я был очень убедителен, и сам чувствовал это. Ну еще бы – я же рассказывал о реальной чернобыльской катастрофе, встряхнувшей меня в молодости как следует. Трудно не быть убедительным, если ты свидетель катастрофы такого масштаба…
Румянцев, провожая, пожал мне руку и сказал:
– Ты вроде бы так хорошо расписал важность развития атомной энергетики, но эти твои предостережения по поводу возможного взрыва одной из станций… Ух, как холодок по коже! Что-то мне больше не хочется, чтобы они строились вообще…
– Без них нам не обойтись. Просто нужно бить по шаловливым рукам тех, кто в научном азарте не уважает всю опасность этой силы…
После Лубянки отправился сразу на Баррикадную в Дом звукозаписи, где располагалась Главная редакция радиовещания для детей.
Как и договаривались, позвонил с проходной редактору Латышевой Александре. Вышла за мной худощавая, невысокая девушка лет тридцати с лишним, шатенка без чёлки с зализанным хвостиком и больших очках. Она держала в руках тетрадь формата А4 и прижимала её к себе, словно боясь, что ее могут отобрать.
Она отвела меня к своему начальнику Юдину Семёну Ильичу, заведующему отделом учебных передач и педагогической пропаганды, судя по табличке на двери его кабинета.
– Семён Ильич, Павел Ивлев, – заглянула Латышева в кабинет и тут же испарилась.
Меня встретил резкий энергичный мужчина лет пятидесяти, холёный и представительный. Дорогой костюм, импортные туфли, красивые импортные очки.
– Так-так, – оценивающе оглядел он меня, даже не поздоровавшись и не предложив присесть.
– Здравствуйте, – поставил я свой портфель на стул у входа и сделал шаг вперёд.
– Значит, на радио хотите работать? – скептически посмотрел он на меня.
– Старшие коллеги считают, что от меня будет польза, – скромно ответил я.
Он, ничуть не стесняясь, хмыкнул в ответ.
– И какое у вас образование?
– Второй курс экономфака МГУ, – ответил я как есть.
– А с чего вы взяли, что сможете экономические темы обсуждать и комментировать?
Сразу, ещё как только вошёл, почувствовал, что разговор у нас намечается какой-то неконструктивный… Знаю я таких вот типчиков… Самых умных на свете. Безмерно уважающих себя. Обожающих третировать молодежь. И что мне делать? Самому себя рекламировать? Ладно, попытаюсь. Нельзя же просто так развернуться и уйти. Пообещал же Румянцеву.
– Вообще-то у меня большой опыт выступлений по линии общества «Знания», – сказал ему, улыбнувшись, – недовольных пока что не было.
– Это перед рабочими и доярками без высшего образования-то? – нахмурился он, – ну так да, для такого уровня и студент может что-то рассказать. Но нас и люди с высшим образованием слушают. И профессора, и академики.
– Я и перед профессорами и академиками выступал, – спокойно, но уже начиная злиться, сказал я. Тип явно непробиваемый…
Он явно не поверил мне на слово. Скептически хмыкнул. Снял очки и протер их чистой белой тряпочкой. Водрузил обратно на нос, и сказал:
– И все же о серьезных темах по экономике не может быть и речи. К счастью, в этом нет необходимости. Нас и пионеры слушают. Для них очень актуальны темы по правильному воспитанию. Зарница, песни у костров, туристические слеты, законы и обычаи пионера и все такое вот. Примерно такую я вижу для вас нишу у нас.
Ясно, этому типу бессмысленно что-то доказывать и объяснять. Ну, я по крайней мере попытался. А вот теперь могу и уйти. Пусть сам поет свои песни у костров для подростков.
Молча развернулся, взял свой портфель и вышел из его кабинета, не прощаясь. А какой смысл? Мы даже не здоровались…