Ревизор: возвращение в СССР 4
Шрифт:
— Нам скоро ясли обещали. И я же не одна буду. Ахмад поможет, — уверенно ответила мама.
— И всё же. Я настаиваю на свадьбе, — бесцеремонно перебил их я.
— Какая свадьба?! — запротестовала мама.
— Такая! С ЗАГСом и белым платьем. Всю жизнь мечтал тебя замуж выдать. Буду вместо дедушки тебя к алтарю вести.
Бабушка рассмеялась.
— К какому алтарю? — с подозрением посмотрела на меня мама.
— Не важно… Как у Ахмада фамилия?
— Алироев…
— Какая красивая фамилия! Будешь Алироева.
— Ты смеешься? — возмутилась она.
— Всё! Замуж! — отвернулся я от неё, демонстрируя, что обсуждение окончено. А я еще и Ахмаду на мозги покапаю.
Бабушка с усмешкой, но очень даже одобрительно смотрела на меня. Когда она заметила, что я смотрю на неё, спросила:
— Как там Инна?
— Замечательно наша кровиночка устроилась! — с сарказмом ответил я. — Денег куры не клюют. Что такое кухонная плита, понятия не имеет. Каждый день меховые шапки меняет. На скатерти за триста рублей мужу обед накрывает. Еле заставили с зятем её картошки нам нажарить! Скандалила и целый вечер чистила. Вы кого вырастили? Я там чуть со стыда не сгорел перед свояком!
Бабушка, открыв рот, ошарашенно смотрела на меня. Мама сделала вид, что смотрит в окно.
— И кстати, он не знал, что мы им деньги высылали. Он думал, что сам так шикарно семью обеспечивал. Обиделся очень. Сказал, ещё раз деньги пришлем — сожжет их во дворе!
Мама резко занялась своей коляской в клеточку, начала там что-то поправлять в люльке и увезла её к себе в спальню и там и осталась. Ну да, она же ездила в гости, знает она все. И шапки эти видела, и скатерть, и про полуфабрикаты знает…
— А мы ему и не высылали, — упрямо сказала бабушка. — Мы Инне высылали.
— Ба! Не смей, — строго сказал я. — Ты этим их семью разрушишь. Рано или поздно денежный поток от нас прекратится. Им придётся жить только на свои. Пусть сейчас учатся деньги считать, пока ребёнок у нас. Инна вообще не умеет вести хозяйство. Вообще не знает, что такое семейный бюджет. Мне полезно будет туда мотаться периодически, хотя бы раз в три месяца. Вправлять ей мозги. А муж у неё хороший.
— Это ты из мужской солидарности? — выглянула из гостиной мама.
— Не понял! А он что, не нравится тебе? — удивлённо подошёл я к ней. — Я чего-то не знаю?
— А что, мотаться по всему Союзу — это нормально? Два переезда равны одному пожару — слышал такое?
— Ну и что? Зато она генеральшей станет.
— Может, и не станет.
— Станет. Пётр умный парень и с характером.
— Его вот-вот опять переведут куда-то… — проворчала недовольно мама.
— Ма! Это всё ерунда. Главное — где он через десять лет окажется. Представь, если в Москве, как тебе стыдно будет, что говорила про него плохо.
— Вот, пусть сначала окажется… — буркнула мама и ушла в спальню к захныкавшей Аришке.
Подсел к молчавшей всё это время бабушке. Она коротко взглянула на меня и отвернулась. Ну, не хочешь разговаривать — не надо, сил сейчас нет разбираться с «погодой в доме». Пошёл к себе и завалился на диван, едва живой с дороги.
Всё прикидывал, как я могу чердак обустроить в свете новых финансовых обстоятельств. Решил воплотить в жизнь проект, который мне однажды приснился, с двухцветными стенами и рабочим столом перед балконной группой — окном и дверью на винтовую лестницу. Не заметил, как задремал. Сквозь сон услышал, как мои женщины в кухне начали препираться.
— А я тебе говорила, надо было в комиссионку эту скатерть снести, — услышал я недовольный голос мамы.
— Поля, за неё сто рублей всего в комиссионке давали. Она обошлась в триста, а стоит и того больше. Это старинная вещь! Я такие в руках держала только в детстве… у родителей покойных в доме. Какой смысл её за сто рублей продавать?
Я вышел в кухню, щурясь на свет.
— Ба, ты хоть объяснила Инке, что это за вещь? — спросил я, протирая глаза. — Она же её как обеденную скатерть использует. Пусть уберёт и хранит до лучших времён, пока Петра в Москву не переведут и квартиру на Кутузовском проспекте не дадут.
Мама хмыкнула. Не верит она в зятя… А напрасно. В начале девяностых он уже сможет в отставку выйти, военную пенсию получать и каким-то бизнесом попробовать заняться. А я помогу, присмотрю за ним. А то такие как он первыми от рэкета погибали — они несгибаемые, платить отказывались. А потом их прямо в машинах взрывали вместе с семьей. Значит, мне тоже нужно быть серьезным человеком в то время, чтобы рэкет и меня, и моих друзей стороной обходил. Если у мамы и дальше все с Ахмадом серьезно будет, то есть у меня идея, как заставить всяких солнцевских смотреть в другую сторону от меня и моих проектов…. Надо только с родственниками Ахмада получше задружиться.
— Ты как, сможешь погулять с Аришкой? — спросила мама.
— Конечно, — ответил я и умылся, чтобы окончательно проснуться.
На улице ноги сами понесли меня к дому Ивана. Хотел взглянуть этому дуралею в глаза. Он махал топором в глубине двора. Методично, зло, откидывая колотые дрова, как Илья Муромец басурман. Странно, но, похоже, он тоже не в настроении.
Я молча смотрел на него. И он как будто почувствовал мой взгляд. Остановился, обернулся и пошёл медленно ко мне. У меня Аришка была на руках, он наверняка, сразу по силуэту в темноте узнал меня.
Молча подошёл, протянул руку, мы поздоровались. Я ждал, что он скажет.
— Я нашёл заначку Цушко, — наконец сказал он.
Я промолчал.
— На соседнем участке в садовом товариществе, — продолжил он. — Как ты и говорил.
Я молчал.
— В погребе, все, как ты догадался, — добавил Иван. — В стене были. За выдвигающимся кирпичом.
— И сколько там было? — наконец, не выдержав, спросил я.
— 163 тысячи.
— И?
— Сдал по описи в отдел.
— И?