Ревизор: возвращение в СССР 5
Шрифт:
Я специально вывалил на Галию побольше всяких таких подробностей, чтобы показать ей, как глупо выглядит ситуация. Сам же не считал ее такой уж глупой. Верю ли я в ведуний? Спроси меня кто в прежней жизни, уверенно ответил бы — нет. Но, блин, это было до того, как я чудесным образом помер и воскрес. Оставаться после такого религиозным скептиком… И уж точно полным атеистом я уже быть не могу. Моя собственная судьба отрицает такой вариант, а против судьбы переть я не дурак. Ишь ты, ведунья что-то там заметила! Павел Ивлев — человек в тумане.
— Конечно, и прости меня еще раз! — покаянно сказала Галия, преданно глядя мне в глаза. Очень большими глазами — они сильно расширились
Нагулялись так, что аж ноги загудели, потом еще в молочном кафе посидели часа полтора. Болтали обо всем подряд — кругозор у меня после длинной и богатой на события жизни был большим, и молоденькой девушке всегда было со мной интересно. Ее что-то заинтересовало про Францию? Пожалуйста, вот тебе про долину Луары и Париж, про великие соборы и Лувр, про виноградные долины и стоящие на холмах замки. США? — про одноэтажную Америку и гетто, социальные контрасты, пляжи и небоскребы на них, жизнь в кредит и ипотеку. Про языческих богов у скандинавов — вот вам, со всеми подробностями, книг я прочитал тысячи, и самое интересное из них помнил. Ну и так далее — единственная проблема была, что нужно было отматывать все из современности, про что рассказываю, на полсотни лет назад, и соблюдать выдержанную идеологическую ориентацию. Но я к этому уже привык, а мои рассказы в результате становились еще более интересными. Потому как рассказчик, разговаривающий степенно и медленно, и описывает все красивее, чем если будет спешить, и производит более солидное впечатление. Медленная солидная речь — это про профессоров и генсеков, медиков и директоров. Люди уже привыкли считать такой ритм речи признаком власти и успеха, и подсознательно готовы уважать тех, кто так разговаривает.
В итоге классно погуляли, а затем я вернулся домой и принялся ошкуривать отлакированные поверхности. Сразу после этого снова полакировал. Приходилось несколько раз прерываться, много в противогазе не наработаешь без перерыва.
Закончив, прогулялся полчаса по улице, чтобы продышаться чистым воздухом, и пошел на чердак к Кларе Васильевне. Химия и французский — не то, что принесло бы удовольствие в обычный день, но на фоне работы в противогазе — неплохо, неплохо!
И, наконец, глубокой ночью я завершил с работой — залакировав по третьему разу все, что нужно. И рухнул на чердаке у Клары Васильевны без задних ног. После такого трудового марафона завтрашний поход в школу и на завод выглядел манящими перспективами!
В понедельник, придя на работу, сразу обратил внимание на лежащую на столе записку, написанную почерком Галии. Сатчан сказал тебе зайти, как появишься! — было написано в ней.
Изольды не было, зашел к главбуху поздороваться и отпроситься.
— Иди, конечно, — сказал Ирина Викторовна.
Это же сколько Сатчана не было! Недели три, что ли? Это же какие подвязки надо иметь, чтобы вот так, в преддверии важного для завода визита, свалить сразу на три недели. Наплевав, что неопытная заместитель может все завалить. И, раз начальство даже не пикнуло, связи у Сатчана имелись действительно мощные.
Зашел в кабинет комсомола, чмокнул в щеку Галию.
— Иди! Он очень тебя ждет! — благословила она меня.
Постучал в дверь к Сатчану, открыл ее и остановился на пороге. Тот сразу оживился и замахал мне рукой:
— Проходи, тезка!
— Хотели видеть меня, Павел Игоревич?
Комсорг
— Слушай, Павел, давай на «ты», одно дело делаем, комсомольское! — сказал он проникновенно.
Хорошо сказал, грамотно. Хотелось верить. Но мешали дорогие часы, очки и костюм. Все в этот раз другое, чем, когда мы познакомились, но тоже импортное и дорогое. Для Павла Сатчана комсомольское дело явно давало большие дивиденды, чем для среднего комсомольца страны Советов.
— Конечно, на «ты», так на «ты»! — согласился я, изобразив энтузиазм, которого не чувствовал.
— Ознакомился я с отчетом, и хотел тебе спасибо сказать, что Галю поддержал в мое отсутствие, и столько всего полезного сделал! — сказал Сатчан, — кстати, ты же скоро школу заканчиваешь. Какие у тебя планы на дальнейшую жизнь?
— Да вот, собираюсь в Московский Горный Институт поступать, — сказал я.
— А зачем туда, там же поприличнее институты и университеты есть? — удивился Сатчан, — и ты садись давай, что стоишь-то!
— Оно-то есть, конечно, но у меня отец в Горном работает, — правдиво ответил я, — доцентом.
— А! — лицо Сатчана озарилось пониманием, — это тогда ты правильно делаешь, понимаю. Впрочем, у меня есть предложение получше. Могу я говорить с тобой максимально откровенно?
— Да, конечно! — я удивился, но и обрадовался. Я бы и сам предпочел перейти в общении с Сатчаном на максимально возможный уровень откровенности. Он карьерист, я собираюсь стать карьеристом. К чему нам эти ритуальные танцы с намеками и полунамеками? И, честно говоря, я рассчитывал, что мы перейдем к более откровенному общению, но не вот так сразу.
Сатчан вылез из-за стола, и я увидел, что у него и пузико появилось за время отпуска. Взяв стул, он присел рядом со мной. Ну что же, тактически верно действует — если говоришь об откровенности, то это не воспримут, если сидишь, отделенный большим столом от посетителя. Грамотно работает, со знанием основ психологии!
— Понимаешь, тезка, меня сюда послали себя показать, прежде чем что-то более серьезное предложить в столице. — сказал он. — Традиция такая. Только что-то мне уже тут надоело сидеть. Скучно тут. Вернуться в столицу обратно хочется.
Я сочувственно кивнул.
— И мне твоя помощь для этого бы пригодилась, — продолжил сеанс откровенности Сатчан, — ты парень живой и очень для этих мест необычный. Я вообще вначале не поверил, что ты тут вырос, думал из Москвы или Ленинграда сюда недавно занесло. Или из Риги какой. Так что у меня есть для тебя предложение — помоги мне тут себя показать, чтобы я мог вернуться обратно в Москву быстрее, а я помогу тебе поступить поудачнее, чем в выбранный тобой Горный институт. Хочешь — в МГУ пристрою, хочешь — в МГИМО.
Я аж моргнул изумленно. Ну да, действительно, откровенно. И неслыханно откровенно, я бы сказал. Похоже, Сатчан неплохо так расслабился в компании себе подобных, и по возвращении еще необходимую осторожность не приобрел, сразу ко мне на этой волне «своего круга» и обратился. Хотя, если, как я понял, подвязки у него крутые в столице, то чего ему тут бояться? Что я окажусь неадекватом, и побегу на него жаловаться, что ему в Святославле не нравится? И какие проблемы у него из-за этого могут появиться?