Ревность

Сэйнткроу Лилит

Ладно, я приветствовала это. Но тем не менее, это не утешало.

— Какой смысл? Он все равно будет пытаться убить меня.

Папа расслышал бы сарказм и сказал бы мне не быть дерзкой. Грейвс закатил бы глаза и фыркнул.

Улыбка Кристофа вообще не была прекрасной. Он направил ее на пол, не на меня. Было все еще достаточно холодно, чтобы остудить мозги.

— Ты заметила, что он не приходит сам. Он боится тебя.

Я подавилась банановым латте.

— Что? — ради Бога, он же король вампиров! С какой стати, черт возьми, ему боятся меня?

—

Ты убегаешь от него, Дрю. Ты удерживаешь его до тех пор, пока не приходит помощь. Да, тебе сопутствовала удача, но ты удерживаешь его. Это даже больше, чем твоя мама или даже Анна смогли бы сделать, — он смотрел на меня так, будто я должна это понимать. — Он посылал Пепла, и он не вернулся. Он просил, одолжил или украл Похитительницу снов, и тем не менее ты выжила. Он послал Поджигательницу, у него есть поддержка предателя в Братстве, а ты все еще жива.

— Из-за Грейвса. И тебя, — мой подбородок упорно поднялся. — Это не я.

— Это ты, Дрю. Ты не Элизабет. Ты боец. Ты можешь даже больше помочь нам переломить ситуацию, — его глаза блестели, лицо ожесточилось. Даже блеклый солнечный свет был добр к нему, делая его кожу еще белее. — Вот почему ты так важна. Он ближе всех находится к званию короля. Убей его, и...

Мой желудок перевернулся.

— Стой, подожди секунду. Убить его?

— Определенно, это единственное решение, которое я вижу в этой ситуации, — солнечный свет тускнел еще больше, и тени под его глазами и на скулах выровнялись. — Но у тебя будут тяжелые тренировки, прежде чем это вообще станет возможным. Конечно, будут и другие препятствия.

— Да. Ты можешь снова это сказать. Слушай, Анна все еще жива, правильно?

— Она никогда не видела Сергея.

Вау. Было похоже на то, что это беседа отрыла мне глаза.

— Никогда?

— Ни разу. Она спаслась от обычной атаки носферату, пришла сюда, и не выходила из стен Школы без контингента телохранителей и охраны, который заставил бы выглядеть президента легкой мишенью.

— Но она приезжала...

— Она приезжала в исправительную Школу, где отвлекала тебя, да. Как ты думаешь, почему так?

Подожди секунду. Что?

— Она... — я проглотила это. Латте начал булькать в животе. Вы никогда не рыгали кислотой, банановым сиропом и кофе? Это не забавно. Мои губы онемели. Сердце колотилось, как колеса грузового поезда. — Я думала, что мы не знали, как я очутилась там.

— Теперь я знаю. Что, как ты думаешь, я делал, кроме того, что наблюдал за твоим окном? Я собирал доказательства, Дрю. И даже при том, что ты не хочешь рассказывать, что произошло вчера между тобой и Анной, у меня есть предположение.

Нет, не думаю, что у него есть предположение. Серьезно. Сон, от которого я неделями пыталась избавиться, вернулся — пепел, и дым, и ужас.

«Не позволяй носферату кусаться».

Я села. Ужасная форма поднялась из глубин моего разума, как тело под листком, которое, как вы знаете, не человеческое. Я оттолкнула ее, но она не ушла. Есть только одна вещь, которая объяснила

бы все это, объяснила бы все, что я видела.

В Школе стояла тишина, но я слышала ветер снаружи. Это был мягкий, весенний бриз, и я хотела открыть окно и выпрыгнуть из него. Я хотела бежать. На самом деле я не была снаружи с тех пор, как очутилась здесь, и это раздражало меня. Я нуждалась в свежем воздухе.

Прямо после того, как меня вырвет от мысли о еде.

— Она хотела, чтобы я ненавидела тебя, — я казалась на пять лет старше. — Я... она смотрела на меня так, будто хотела что-то узнать.

— Она действительно хочет знать, Дрю. Она хочет знать, что ты помнишь. Она хочет знать, что ты видела...

Я не видела. Я слышала. Мне было только пять лет!

— Заткнись, — латте выпал из руки и шлепнулся на деревянный пол. Он выплеснулся, но чудом остался в вертикальном положении. — Заткнись, — я даже закрыла уши руками. — Заткнись, заткнись, заткнись!

Он схватил мои запястья, и мне в лицо ударил запах яблочного пирога. По некоторым причинам это сломало все внутри меня, и мир стал нечетким в течение нескольких секунд. Когда все вернулось, я как-то оказалась на полу, колени тряслись от сильного приземления, и я дико била Кристофа. Даже не наносила удары, просто молотила.

— Заткнись! — закричала я. Я продолжала кричать это, даже когда он ничего не говорил. Он просто позволял мне бить его, отклоняя удары, когда они грозили попасть ему в лицо. Когда я сделал паузу, чтобы перевести дыхание, он не пытался заставить меня остановиться. Он просто позволял мне бить его, и когда я остановилась и наклонилась вперед под тяжестью его веса, он обнял меня и гладил по волосам, пока я рыдала.

Это не только из-за ужасной мысли в моей голове. Это из-за всего. Из-за бабушки, и папы, и снов, и медальона, оборотней, и вампиров, и Сергея, и мамы. Из-за ухода Грейвса, и атаки, и неопределенности, и у меня в груди открылась и кровоточила ужасная дыра. Вам следует запихнуть дерьмо под кровать, как оно начнет двигаться и захочет выбраться оттуда.

Вы можете справляться с ним так долго, пока оно не прорвется. И если он собирался разобраться с чем-то, если я не была одна, это значило, что я могла прорваться. Это означало, что я не должна была удерживать все так сильно.

Я пыталась ударить его еще несколько раз, била вяло, кричала так сильно, что не могла дышать.

— Выпусти это, — прошептал он в мои волосы. — Выпусти это, моя пташка.

Думаю, это случилось из-за того, что он снова вернулся ради меня. Это было облегчение, которое я чувствовала, когда слышала, как закрывается двери папиного грузовика, каждый раз, когда он заходил в дом, или в квартиру, или еще в какое-нибудь чертово место, где мы жили. Каждый раз мое сердце переполнялось, как воздушный шар, потому что он не забывал меня и не оставлял позади. Каждый ребенок боится этого, правда? Что в какой-то день тебя оставят в углу, как игрушку, смотрящую глазками-пуговками и с разбитым сердцем.