Революционная сага
Шрифт:
Их беседу прервал Клим:
— Смотрите, смотрите, что у меня получилось.
За час возни с Геддо у Чугункина получилось выколдовать маленький огонек, от которого зажглась свеча.
— Мда… — прокомментировал Евгений. — Весь диалектический материализм — на фиг!
Клим же был доволен, как ребенок. От слов Аристархова отмахнулся: на фиг так нафиг. Магия казалась гораздо увлекательнее «Антидюринга».
— Пора бы спать. — зевнул Геддо. — я что-то за день устал…
И действительно — легли. Ольге досталась единственная в доме кровать, мужчины заснули на лавках…
Собака легла под столом.
Четыре черных всадника влетели в город вместе с ночью. Разгоряченные, черные как сажа, кони выдыхали туман, искры сыпались из-под копыт.
Неслись по темным улочкам так, что прохожие шарахались в стороны: эка летят, словно на пожар. Так ведь точно кого-то зашибут.
Но нет, никто не пострадал.
И хотя, в городе этих всадников доселе не видели, по путаным улочкам они проехали быстро, так, словно великолепно знали дорогу.
У двухэтажного дома остановились.
Все четверо спрыгнули с коней. При этом лязг случился такой, словно всадники обуты были в сапоги из стали.
Вчетвером же вбежали в дом. Лошадей оставили без присмотра, что по тем временам казалось немыслимым. Ведь конокрадов и цыган развелось на каждом углу. Уведут и клячу, и жеребца-сосунка.
Но нет — такая мысль могла возникнуть лишь у тех, кто не видел этих лошадей. Ясно — эти никого кроме своих хозяев не подпустят. Никому кроме этих черных всадников с конями не совладать.
Кони, как водиться, пряли ушами, рыли копытами мостовую. То и дело какой-то камень вылетал из своего места, словно выпущенный из пращи.
А от дыхания коней скоро вся улица оказалась затянута не то дымом, не то туманом.
Меж тем четверо поднялись по лестнице.
От удара рукой в перчатке слабенькая щеколда вылетела вместе с гвоздями.
Четверо, звеня ржавыми шпорами, вошли в маленькую комнату. В ней сразу стало тесно.
До появления четверых, в комнате уже находился человек. Он как раз что-то азартно писал на листе бумаге. Перо царапало лист, чернила летели во все стороны.
Нет, он не писал, он творил. Делал это талантливо и с выдумкой.
И вот его оборвали на полуслове.
Так порой, бывает: в человек громадного роста живет мелкий, суетливый человечишко. И если бы человек пишущий поднялся, то на голову оказался выше сегодняшних визитеров. Да вот беда — встать не мог, от страха подгибались ноги.
— Почему без стука? — и голос его был высоким, подстать человеку маленькому.
— Потому что никто нас в здравом уме не призовет. — ответил ему голос холодный, словно зимний ветер.
Хлад прошел дальше, к столу, встал рядом с автором. Из-за спины легко прочел слова, написанные каллиграфическим почерком:
— "Меж тем, должен сообщить Вам…" Ну вот, как и ожидалось. Вы снова пишите донос.
Хозяин кабинета сжался, как и всякий человек, пойманный за чем-то непристойным. До сего дня он жил по принципу — ни дня без доноса. Ему хотелось бы стать известным писателем, но пока лучше всего у него получались доносы. Весь мир иногда казался ему заговором. Создавалось впечатление, что в заговорщики в мире не приняли только одного человека — его самого.
— Кто вы такие? Какое ваше дело, до того, что я пишу? — завизжал доносчик. — Я работаю на благо общества, дабы оно…
— Молитва истинно верующего пробьет небеса. — сказал Мор. — Жалоба истинного клеветника будет взвешена. Ваше увлечение принято во внимание, оценено уже давно. Еще как-то мы могли смириться с вашими работами во времена суда почти справедливого, хотя это и портило жизнь людям относительно честным и практически невинным. Но грядут смутные времена, когда суд и расправа будут недолгими. И ваши доносы будут в этой чаше лишние.
— Я буду жаловаться! Я подам на вас в суд…
Мор покачал головой.
— Уже жаловаться ты не будешь. Ибо время суда — пришло… Все взвешено, отмеряно и сейчас будет отрезано…
— Да кто вы такие, черт вас дери? — не сдавался хозяин.
— Не поминай чертей — они скоро будут тут. Мы, можно сказать, последняя ступень цензуры.
Внезапно доносчик все понял. И голоса визитеров, и их странные одежды, и оружие в ножнах. Пока еще в ножнах.
Впрочем, нет, не убьют же они его прямо тут? Здесь и размахнуться саблей негде. А начнут выводить во двор, он и сбежит. Ну не может он умереть сегодня никак — столько планов на вечер. Может через годик или пять…
Но Хлад ударил кинжалом, вдруг выпрыгнувшим из рукава. Кровь легла рядом с чернилами.
— "Из того что написано, я больше всего люблю написанное кровью".
– процитировал задумчиво Мор.
— Вычеркивай! — распорядился Глад.