Революционное самоубийство
Шрифт:
«Причиной моего второго ходатайства послужила атмосфера, создавшаяся в здании суда. Я вынужден обратить внимание суда на следующее. Дело в том, что здание суда, начиная с входа, наводнено и окружено помощниками шерифа Аламедского округа и прочими полицейскими агентами, чье присутствие приводит людей в замешательство и является оскорбительным. На мой взгляд, присутствие полиции оказывает непосредственное давление и воздействие на жюри присяжных.
С учетом обстоятельств нашего дела я вынужден призвать суд обратить внимание на то, что мы не можем быть уверены в том, что мы добьемся справедливого судебного разбирательства в таких условиях, когда присяжные заходят в суд, а помощники шерифа спрашивают их имя и цель пребывания в здании суда, и все в таком духе. По той же самой причине я возобновляю ходатайство о нарушениях закона в ходе судебного разбирательства».
Судья Фридман: Ходатайство
После этого присяжные вернулись на свои места, и Гэрри продолжил перекрестный допрос Генри Гриера.
Гэрри: Мистер Гриер, разве вы сначала не увидели этого полицейского и этого гражданского, как вы и сказали, стоявшими рядом друг с другом, когда ваш автобус находился, по крайней мере, на расстоянии тридцати-тридцати пяти ярдов от места событий?
Гриер: Нет, сэр.
Гэрри (зачитывает расшифровку записи показаний Гриера): «…И потом я заметил, когда подошел, увидел полицейского, идущего с каким-то парнем ко второй патрульной машине, и этот парень был невысокого роста, коротышка какой-то. Он — как раз тогда, когда я подъехал на тридцать, тридцать или сорок ярдов, я заметил, что мужчина начинает лезть в свою куртку…»
Гэрри: Вы дали такой ответ инспектору Мак-Коннеллу в то утро, не так ли, сэр?
Гриер: Да, сэр.
Гэрри: Мистер Гриер, этот человек был ниже пяти футов, не так ли? Могли бы вы ответить на этот вопрос однозначно — либо «да», либо «нет"…
Гриер: Я не знаю, Советник.
Гэрри (зачитывает отрывок из расшифровки):
«Вопрос: И какого роста, как вы думаете, он был?
Ответ: Не выше пяти футов.
Вопрос: Очень невысок?
Ответ: Очень невысок».
Гэрри: Вы так сказали тогда, разве нет?
Гриер: Да, сказал.
Гэрри: Мистер Гриер, какой вес был у этого человека?
Гриер: Я не знаю.
Гэрри: Как по-вашему?
Гриер: Я не знаю, Советник.
Гэрри (зачитывает расшифровку):
«Вопрос: Примерно сколько он весил, как вы считаете?
Ответ: Ну, 125».
Гэрри: Такой ответ вы дали на вопрос?
Гриер: Такое могло быть, Советник.
Гэрри: Был ли этот парень, этот мужчина, которого вы видели в то утро, был ли этот парень крепким или худым, или среднего телосложения, или каким он был?
Гриер: Среднего телосложения, я бы сказал.
Гэрри: На самом деле, человек, которого вы описывали, был коротышкой, не так ли?
Гриер: Да не был он таким, сэр.
Гэрри (цитирует расшифровку):
«Вопрос: Он был крупный, здоровый?
Ответ: Нет.
Вопрос: Стройный?
Ответ: Его можно было бы назвать допустим, коротышкой».
Гэрри: Разве не так вы сказали?
Гриер: Такое могло быть, Советник.
Гэрри: Именно так вы сказали, сэр?
Гриер: Возможно, и так. Я мог это сказать, да, сэр.
Гэрри: Мне нужен более точный ответ. Именно это вы сказали, сэр?
Гриер: Как я уже говорил, Советник, без всякой ошибки, я мог так сказать.
Гэрри: Это была правда, не так ли, сэр?
Гриер: Правда, сэр.
После этого, пока Дженсен просил занести в протокол свое неодобрение, Гэрри в полном объеме зачитывал присяжным расшифровку записи показаний Гриера, данных инспектору Мак-Коннеллу. В сознание присяжных не могло не закрасться какое-то подозрение насчет главного свидетеля обвинения, а, может быть, они даже почувствовали, что здесь дурно пахнет.
Самое драматическое и одно из самых существенных опровержений, касавшихся показаний Гриера, Чарльз Гэрри сделал в заключительном слове от лица защиты. Адвокат подошел к столу, на котором были разложены все вещественные доказательства по делу, и взял черную кожаную куртку, которая была на мне 28 октября. Потом он взял револьвер тридцать восьмого калибра, принадлежавший Хинсу, и направился к скамье присяжных. Гэрри остановился перед присяжными и зачитал первоначальные показания Гриера, где говорилось, что я полез в карман моей куртки или пальто и вытащил оттуда пистолет. Гэрри сказал, что пистолет, который, как утверждало обвинение, я прятал, — пистолет тридцать восьмого калибра, не мог быть значительно меньше, чем револьвер Хинса, и с этими словами адвокат положил пистолет в карман куртки. Пистолет сразу же из кармана вывалился. Гэрри положил его в другой карман, но пистолет и там не удержался. Адвокат предпринял еще несколько попыток запихивания пистолета в карман куртки, однако он неизменно вываливался оттуда, потому что карман был слишком мал для такого оружия. Гэрри вновь напомнил присяжным показания Гриера. «И если это не дьявольская ложь, — сказал Гэрри, — тогда я вообще не знаю, что такое ложь. Именно поэтому он переложил пистолет из своего пальто под рубашку. Можно ли исправить дело еще более элегантным образом? Попробуйте. Это небольшой карман, где-то три с половиной дюйма глубиной. Поэтому его показания изменились. И обвинение знало об этих изменениях и потворствовало им. Чтобы добиться обвинительного приговора».
В понедельник, утром 12 августа, для дачи свидетельских показаний со стороны обвинения в суд прибыл Дел Росс, сопровождаемый собственным адвокатом. В этот момент Дженсен отчаянно нуждался в этом свидетеле. Два основных свидетеля по делу — Хинс и Гриер — не были настолько убедительны, как надеялся окружной прокурор. Росс был последним шансом для него. Согласно показаниям Росса, которые он давал перед большим жюри в ноябре 1967 года, сразу после перестрелки я прыгнул в его машину в сопровождении еще одного человека и под дулом пистолета заставил его отвезти нас подальше от места событий. Этот свидетель был вторым человеком, утверждавшим, что я держал в руке пистолет. Обвинение в похищении тоже имело значение, поскольку данный поступок свидетельствовал о том, что знал, что совершил преступление и предпринял отчаянную попытку спастись бегством. Росс сказал большому жюри, что я запрыгнул на заднее сидение его машины, а мой спутник сел на переднее. По словам Росса, сначала он отказался выполнить приказ, но, когда я наставил на него пистолет, подчинился. По словам Росса, я сказал ему следующее: «Я только что застрелил двух пижонов» и «Я бы пострелял еще, если бы пистолет не заело». Когда свидетелю показали мою фотографию, он опознал меня как человека с пистолетом.
Приглашая Росса 12 августа на место для дачи показаний в суде, Дженсен и думать не мог (у него не было никаких причин так думать), что Росс не станет повторять в точности то, что он говорил перед большим жюри. Свидетель ответил на несколько первых вопросов: где он живет, имел ли он машину в октябре 1967 года, какой модели была машина и т. д. и т. п. Но, когда Дженсен спросил Росса о том, где тот находился в пять часов утра 28 октября, свидетель не дал ответа на этот вопрос. «Я отказываюсь отвечать, потому что это может быть мне поставлено в вину», — сказал Росс. Дженсен не мог поверить своим ушам. Он попросил судебного стенографиста зачитать ему ответ свидетеля, словно хотел удостовериться, что он не ослышался. Росс был свидетелем обвинения. Больше того — он был потерпевшим, а не обвиняемым. На потерпевших же пятая поправка не распространяется. Росс продолжал отказываться отвечать на вопрос, что привело Дженсена в ярость. С его точки зрения, настойчивый отказ свидетеля отвечать мог серьезно повредить обвинению и к тому же сделать ему плохую рекламу. Создалось бы такое впечатление, что происходит нечто сомнительное (что, на самом деле, имело место). В итоге офис окружного прокурора был бы выставлен в неблагоприятном свете. Дженсен обратился к судье Фридману и сказал, что свидетель обязан отвечать на все его вопросы, указав на то, что девять месяцев назад свидетель уже давал показания по делу перед большим жюри. В этот момент судья распорядился, чтобы присяжные покинули зал суда. Адвокат свидетеля заявил, что Росс делает личное заявление о том, что он находится под защитой пятой поправки. По словам адвоката, вопросы, задававшиеся во время суда его клиенту, могут выйти за пределы фактических ответов, которые Росс давал большому жюри, и вызвать новые вопросы. Вот эти вопросы могут нанести клиенту вред. Адвокат Росса предположил, что его клиент, возможно, знает больше о произошедших утром 28 октября событиях, чем он рассказал большому жюри.
И прокурор, и судья столкнулись с настоящей дилеммой. Судья Фридман решил ответить на поведение свидетеля тем, что сократил слушания в тот день. На следующий день судья гарантировал Россу юридическую неприкосновенность и заявил, что свидетель не будет преследоваться в судебном порядке в связи с его показаниями по данному делу, за исключением лжесвидетельства или проявление неуважения к суду отказом отвечать на заданные вопросы. Теперь Росс, как ни крути, должен был отвечать на вопросы Дженсена и больше не мог ссылаться на пятую поправку. Однако стоило прокурору опять начать допрос свидетеля и задать ему те же вопросы, на которые Росс не дал накануне ответа, как свидетель повторно отказался рассказать, где он был в 5.00 часов утра 28 октября 1967 года на том основании, что это может быть поставлено ему в вину. Судья рассердился не на шутку и повторил, что Росс должен отвечать на вопросы, раз ему гарантирована неприкосновенность. В противном случае, пообещал судья, свидетель отправится в тюрьму за неуважение к суду. Но Росс твердо стоял на своем, по-прежнему отказываясь отвечать на вопросы. Судья Фридман как раз готовился оформить Росса в тюрьму, когда Дженсена осенило, что можно сделать с непреклонным свидетелем и обернуть все в пользу обвинения.